Неточные совпадения
Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься — и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами
на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при
первых наших встречах в доме Бронникова. [В доме Бронникова жил Пущин в Ялуторовске, куда приезжал в 1853–1856 гг. Е. И. Якушкин для свидания с отцом, декабристом И. Д. Якушкиным.] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.
По будням — синие сюртуки с красными воротниками и брюки того же цвета: это бы ничего; но зато по праздникам — мундир (синего сукна с красным воротником, шитым петлицами, серебряными в
первом курсе, золотыми — во втором), белые панталоны, белый жилет, белый галстук, ботфорты, треугольная шляпа — в церковь и
на гулянье.
Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему
на егопривязанность к лицейскому кружку, которая с
первой поры зародилась в нем, не проявляясь, впрочем, свойственною ей иногда пошлостью.
Прочтя сии набросанные строки
С небрежностью
на памятном листке,
Как не узнать поэта по руке?
Как
первые не вспомянуть уроки
И не сказать при дружеском столе:
«Друзья, у нас есть друг и в Хороле...
Что делалось с Пушкиным в эти годы моего странствования по разным мытарствам, я решительно не знаю; знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин
первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьева и отдает листок бумаги,
на котором неизвестною рукой написано было...
На них рукой Пушкина были написаны два стихотворения: «Мой
первый друг», «Взглянув когда-нибудь» (стр. 70).
Первые трое суток мы ехали
на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели
на сани, и я очень счастлив. Не знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе
на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Устал, милые мои, извините — мы опять едем
на телегах, ибо снег стаял. Остановились
на два часа отдохнуть, и я пользуюсь
первым сном фельдъегеря, хочется и самому немного прилечь, бока разломило. Бог с вами! До завтра.
Прощайте до Тобольска — мы спешим. В знак, что вы получили эту тетрадку, прошу по получении оной в
первом письме ко мне сделать крестик — х.Это будет ответом
на это бестолковое, но от души набросанное маранье; я надеюсь, что бог поможет ему дойти до вас. Я вам в заключение скажу все, что слышал о нашей будущности — adieu.
Начнем сначала: приехал я с Поджио и Спиридовьгм
на одной лодке с Комендантом, Плац-маёром и Барановым в г. Иркутск 9-го числа. Мы
первые вошли в Столицу Сибири, ужасно грязную по случаю ежедневных дождей. Слава богу, что избегли этого горя
на море, [Море — озеро Байкал.] где мы бичевой шли пять суток. Скучно было, но ничего неприятного не случилось.
Все наши по просьбам родных помещены, куда там просили, кроме Трубецких, Юшневских и Артамона. Они остались
на местах известного тебе
первого расписания. Не понимаю, что это значит, вероятно, с почтою будет разрешение. Если Барятинского можно было поместить в Тобольск, почему же не быть там Трубецким?! В Красноярск Давыдов и Спиридов: следовательно, нет затруднения насчет губернских городов.
Невозможно удалить эту мысль; как-то невольно она является
первою на бумаге, сколь ни велико утешение беседовать с вами.
…26 генваря является ко мне городничий и показывает предписание губернатора, где сказано: спросить у г. И. Пущина объяснение
на слова: рыба и пр. (я их подчеркнул карандашом), в которых может заключаться противузаконный смысл; отобранные сведения немедленно и прислать для освидетельствования памятника под названием рыба с
первою почтою.
Признаюсь, вызывая его сюда, я не об одном себе думаю, он угадал истинное основание моего желания. Давно уже по его письмам видел, что он не
на месте и что вы и Марья Николаевна преследуете его и гоните сюда.
Первое мое приглашение было написано 1 декабря, также вдруг за полчаса до отсылки писем к городничему. Что из всего этого выйдет, право, не знаю.
Еще не имею ответа от M. H.
на мое
первое длинное послание отсюда.
В
первый вечер по приезде его мы провели с ним часов пять глаз
на глаз.
Но этот
первый в нашем законодательстве опыт освобождения крепостных целыми селениями, к сожалению, не имел желаемого успеха — вероятно, потому, что дворянство неохотно соглашается
на отчуждение наследственной вотчинной собственности, требуемое положением 1803 года…
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени
на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с
первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
Пора обнять вас, почтенный Гаврило Степанович, в
первый раз в нынешнем году и пожелать вместо всех обыкновенных при этом случае желаний продолжения старого терпения и бодрости: этот запас не лишний для нас, зауральских обитателей без права гражданства в Сибири. Пишу к вам с малолетним Колошиным, сыном моего доброго товарища в Москве. Сережа, который теперь полный Сергей Павлович, как вы видите, при мне был
на руках у кормилицы.
Непринужденная веселость с доброй улыбкой
на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты
первых годов нашего исключительного существования.
С подругами изгнания с
первой встречи стала
на самую короткую ногу и тотчас разменялись прозвищами. Нарышкину назвали Lischen, Трубецкую — Каташей, Фонвизину — Визинькой, а ее звали Мурашкою. Эти мелочи в сущности ничего не значат, но определяют близость и некоторым образом обрисовывают взаимные непринужденные сношения между ними, где была полная доверенность друг к другу.
Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Всенашел, все в моих руках. Спешу тебе [
Первое обращение Пущина к Н. Д. Фонвизиной
на «ты» — в неизданном письме от 23 декабря 1855 г. Здесь сообщается, что все спрашивают Пущина о Наталье Дмитриевне.] это сказать, чтоб тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [Кто ищет — находит (франц.).] Ничего еще не читал… Скоро откликнусь — и откликнусь с чувством признательной затаенной любви… Прочел стих...
Пора сказать тебе несколько слов и поблагодарить Таню за записочку с
первой станции. Именно будем надеяться
на бога любви — он устроит один то, что настоящим образом не укладывается в голове. В одном уверен, что мы должны увидеться.
Читаю
на русском перевод «Хижины дяди Тома» при
первом номере «Современника». Перевод «Русского вестника» лучше, но хорошо, что и этот выдан вдруг сполна. Там публика должна ждать несколько месяцев. Я думаю, помещики и помещицы некоторые увидят, что кивают
на Петра. [То есть русские издатели романа Бичер-Стоу имеют в виду отечественных помещиков-крепостников.]