Неточные совпадения
Все 30 воспитанников собрались. Приехал министр, все осмотрел,
делал нам репетицию церемониала в полной форме, то есть вводили нас известным порядком в залу, ставили куда следует по, списку, вызывали и учили кланяться по направлению к месту, где будут сидеть император и высочайшая фамилия. При
этом неизбежно были презабавные сцены неловкости и ребяческой наивности.
Не пугайтесь! Я не поведу вас
этой длинной дорогой, она нас утомит. Не станем
делать изысканий; все подробности вседневной нашей жизни, близкой нам и памятной, должны остаться достоянием нашим; нас, ветеранов Лицея, уже немного осталось, но мы и теперь молодеем, когда, собравшись, заглядываем в
эту даль. Довольно, если припомню кой-что, где мелькает Пушкин в разных проявлениях.
Исправлявший тогда должность директора профессор Гауеншильд донес министру. Разумовский приехал из Петербурга, вызвал нас из класса и
сделал нам формальный, строгий выговор.
Этим не кончилось, — дело поступило на решение конференции. Конференция постановила следующее...
Говоришь, бывало: «Что тебе за охота, любезный друг, возиться с
этим народом; ни в одном из них ты не найдешь сочувствия, и пр.» Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать, что, обыкновенно,
делал, когда немножко потеряется.
Пушкин, слыша
это приказание, говорит ему: «Граф! вы напрасно
это делаете.
Это дополнительное сведение
делало нам задачу еще сложнее, нисколько не разрешая ее.
Д. Д. Благого и И. А. Кубасова, 1934, стр. 151) и продолжал: «Может быть, я
делаю нескромность, внося в мои воспоминания задушевный голос нашего поэта, но он так верно высказывает наши общие чувства, что
эта нескромность мне простится».]
Хлопотавши здесь по несносному изданию с Селивановским, я, между прочим, узнал его желание
сделать второе издание твоих трех поэм, за которые он готов дать тебе 12 тысяч. Подумай и употреби меня, если надобно, посредником между вами. — Впрочем, советовал бы также поговорить об
этом с петербургскими книгопродавцами, где гораздо лучше издаются книги.
Я не буду
делать никаких вопросов, ибо надеюсь на милость божию, что вы все живы и здоровы, — страшно после столь долгой разлуки спросить. Я молился о вас, и
это меня утешало.
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю
эти страницы в виду спящего фельдъегеря в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько времени побывать у батюшки, прошу, чтобы
это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь
сделать. Я не
делаю вопросов, ибо на
это нет ни места, ни времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо солдаты в ужасной строгости и почти не сходят с острова.
Прощайте до Тобольска — мы спешим. В знак, что вы получили
эту тетрадку, прошу по получении оной в первом письме ко мне
сделать крестик — х.
Это будет ответом на
это бестолковое, но от души набросанное маранье; я надеюсь, что бог поможет ему дойти до вас. Я вам в заключение скажу все, что слышал о нашей будущности — adieu.
Например, ужасно то, что
сделали с нашими женами, как теперь уже достоверно мы знаем (желал бы, чтобы
это была неправда!).
Мы выехали из Тобольска 1 ноября на обывательских лошадях с жандармами и частным приставом, который так добр, что на ночь позволяет нам снимать цепи, что мы
делаем с осторожностью, ибо за
этими людьми присматривают и всякое добро может им
сделать неприятность.
В первом вашем письме вы изложили весь ваш быт и
сделали его как бы вновь причастным семейному вашему кругу. К сожалению, он не может нам дать того же отчета — жизнь его бездейственная, однообразная! Живет потому, что провидению угодно, чтоб он жил; без сего убеждения с трудом бы понял, к чему ведет теперешнее его существование. Впрочем, не огорчайтесь: человек, когда
это нужно, находит в себе те силы, которые и не подозревал; он собственным опытом убедился в сей истине и благодарит бега.
Сделать ты должен
это сам: стоит только тебе написать письмо к генерал-губернатору, и перевод последует без малейшего затруднения.
До отъезда увижу Ксенофонта; что найдешь нужным
сделать для него насчет учения, пиши прямо к Марье Николаевне: она знает и все устроит. Грустно мне с ними разлучаться:
эти дни опять сжились вместе. Прощай, друг, крепко жму тебе руку; без объяснений люблю тебя.
Пожалуйста, почтенный Иван Дмитриевич, будьте довольны неудовлетворительным моим листком — на первый раз.
Делайте мне вопросы, и я разговорюсь, как бывало прежде, повеселее. С востока нашего ничего не знаю с тех пор, как уехал, —
это тяжело: они ждут моих писем. Один Оболенский из уединенной Етанцы писал мне от сентября. В Верхнеудинске я в последний раз пожал ему руку; горькая слеза навернулась, хотелось бы как-нибудь с ним быть вместе.
Не извиняюсь, что преследую вас разного рода поручениями; вы сами виноваты, что я без зазрения совести задаю вам хлопоты. Может быть, можно будет вам через тезку Якушкина избавить
этого человека от всяких посторонних расходов. Словом сказать,
сделать все, что придумаете лучшим; совершенно на вас полагаюсь и уверен, что дело Кудашева в хороших руках.
Все
это между нами до поры до времени. В престранном я положении; что ни
делал, никакого нет толку. Таким образом, жизнь — не жизнь.
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от
этого торжества, но мне кажется, ничего не может быть, хотя по всем правилам следовало бы, в подражание Европе,
сделать амнистию. У нас
этого слова не понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь, не легко сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Прощайте, добрый Михаил Александрович, дружески приветствуйте от меня Наталью Дмитриевну. Крепко обнимаю вас мысленно в надежде скоро лично
это сделать.
Annette теперь ожидает, что
сделают твои родные, и между тем все они как-то надеются на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение на
этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел на память
эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми надеждами: такая жизнь всегда тяжела…
Не говорю вам о нашем духовенстве. Оно такое
сделало на меня впечатление, что я не говел именно по
этому неприятному чувству. Вы меня будете бранить, но я по-своему, как умею, без такого посредничества, достигаю Недостижимогои с попами…
Я понимаю, что
это непременно должно
сделать.
Я бы сам
это сделал, но не хочется отдалять доставления к вам рукописи.
Если б не хлопоты с князем, я бы явился на встречу Оболенского; но об
этом нечего и думать, потому что из
этого увольнения
делают государственное дело.
…Вам, Наталья Дмитриевна, посылаю письмо Катерины Ивановны; вы тут найдете подробности о Лунине. Как водится, из мухи
сделали слона, но каково Лунину et compagnie [И компании (франц.).] разъезжать на
этом слоне… При случае возвратите письмо для приобщения к прочим таковым…
Видно,
эта мера, которая, впрочем,
делает честь правительству, касается только тех дам, которые были в России уже замужем.
Ентальцевы помаленьку собираются к вам; не очень понимаю, зачем она сюда приезжала. Пособия мужу не получила от факультета полупьяного. [Факультетом Пущин называл врача.] Развлечения также немного. Я иногда доставляю ей утешение моего лицезрения, но
это утешение так ничтожно, что не стоит
делать шагу. Признаюсь вам, когда мне случается в один вечер увидеть обоих — Н. С. и Ан. Вас, то совершенно отуманится голова. Сам делаешься полоумным…
В доказательство, что наши письма не без внимания остаются в III отделении, скажу вам, что недавно сестра Annette получила мой листок с несколькими зачеркнутыми строками. Видно,
этим господам нечего там
делать…
Это должно
делать невыгодное впечатление на посторонних.
Не всякий тайный советник
это сделает.
Живя на золотой дороге, мне часто случается видеть стремящихся шурфовать и
делать свои наблюдения над
этими господами.
Все
это он
делает с каким-то радушием и приязнью.
Народ смышленый, довольно образованный сравнительно с Россией за малыми исключениями, и вообще состояние уравнено: не встречаете большой нищеты. Живут опрятно, дома очень хороши; едят как нельзя лучше. Не забудьте, что край наводняется ссыльными:
это зло, но оно не так велико при условиях местных Сибири, хотя все-таки правительству следовало бы обратить на
это внимание. Может быть, оно не может потому улучшить положения ссыльных, чтобы не
сделать его приманкою для крепостных и солдат.
Необходимость испытать силы заставляет
делать усилия —
это закон общий, естественный.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет
делать всевозможные поправки, и за
это позволение берет 250 рублей в год. Наружность нечто вроде станции в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть место, где можно быть вместе. [В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу. Время обедать.
Гораздо простее ничего не
делать, тем более что никто из нас не вправе
этого требовать, состоя на особенном положении, как гвардия между ссыльными, которые между тем могут свободно переезжать по краю после известного числа лет пребывания здесь и даже с самого привода получают билет на проживание там, где могут найти себе источник пропитания, с некоторым только ограничением, пока не убедится общество в их поведении.
Почти никаких мер не принимают к прекращению
этого зла, да и трудно что-нибудь
сделать.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени на бумаге беседовать с вами, как
это часто мне случалось
делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова.
Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
Он говорит, что предварительно к вам об
этом писал — хотел уведомить вас из Кургана о времени выезда, не успел оттуда
этого сделать и поручил мне исправить
эту неисполнительность.
Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы всего через родных проситься на службу, как
это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться после тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми лет. Я не смею касаться
этих ран, чтобы не возобновить твоих болей.
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали приехать в Тобольск, а я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить ехать в виде золотоискателя. Я читал его письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он написал к нему и потом ничего не
сделал. Впрочем, все
это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения поехать в Тобольск для свидания с братом.]
…Вы меня спрашиваете о действии воды. Оставим
этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие
это сделали — все равно. Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил о водах, как
это делаю в письмах к сестре, но тут
эта статья лишняя…
Мильон раз целую тебя, милая Аннушка, пока нельзя
этого сделать на самом деле. Обними за меня добрейшую мамашу, Гутиньку, тетку и няню.
Прекрасно
сделали, что приютили Толя. По правде,
это наше дело — мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов [Внесенных в списки «государственных преступников».] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче, после смены плац-майора Кривцова.
Теперь хочу тебя попросить об одном деле. Ты поступи со мной откровенно. Если можно,
сделай, а не то откажи прямо. Я не хочу об
этом теперь писать к своим, потому что поручение мое может их затруднить, а хлопотать они станут.
Вот как вы меня балуете, добрые мои друзья! За что все
это делается? Вы, верно, лучше меня
это знаете, потому что так
делаете.
Я сел сегодня за твой листок в ожидании Николая Николаевича Муравьева — его ждут сегодня или завтра. — Опять повторяю тебе мое желание, чтоб ты с ним познакомился. Он, без сомнения, сам
сделает первый шаг, но я бы хотел, чтоб ваша встреча не кончилась одним разменом китайских визитов. Ты с удовольствием сблизишься с
этим живым существом.
Вероятно, не удивило тебя письмо Балакшина от 26 июня. Ты все
это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не
делая никаких справок.
Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться. Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет другое место.
Это дело можно почислить решенным.