Неточные совпадения
Ненужная
эта форма, отпечаток того
времени, постепенно уничтожалась: брошены ботфорты, белые панталоны и белые жилеты заменены синими брюками с жилетами того же цвета; фуражка вытеснила совершенно шляпу, которая надевалась нами только когда учились фронту
в гвардейском образцовом батальоне.
Так вспоминал Пушкин
это время в 1815 году
в стихах на возвращение императора из Парижа.
Как-то
в разговоре с Энгельгардтом царь предложил ему посылать нас дежурить при императрице Елизавете Алексеевне во
время летнего ее пребывания
в Царском Селе, говоря, что
это дежурство приучит молодых людей быть развязнее
в обращении и вообще послужит им
в пользу.
Медвежонок, разумеется, тотчас был истреблен, а Пушкин при
этом случае, не обинуясь, говорил: «Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!» Таким же образом он во всеуслышание
в театре кричал: «Теперь самое безопасное
время — по Неве идет лед».
Смотритель говорит, что
это поэт Александр Сергеевич, едет, кажется, на службу, на перекладной,
в красной русской рубашке,
в опояске,
в поярковой шляпе (
время было ужасно жаркое).
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю
эти страницы
в виду спящего фельдъегеря
в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько
времени побывать у батюшки, прошу, чтобы
это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я не делаю вопросов, ибо на
это нет ни места, ни
времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо солдаты
в ужасной строгости и почти не сходят с острова.
— Много успел со
времени разлуки нашей передумать об
этих днях, — вижу беспристрастно все происшедшее, чувствую
в глубине сердца многое дурное, худое, которое не могу себе простить, но какая-то необыкновенная сила покорила, увлекала меня и заглушала обыкновенную мою рассудительность, так что едва ли какое-нибудь сомнение — весьма естественное — приходило на мысль и отклоняло от участия
в действии, которое даже я не взял на себя труда совершенно узнать, не только по важности его обдумать.
Конечно, придет
время, когда меня повезут на поселение, и вижу
в этом одно утешение, что сам возьму перо
в руки и буду вам писать то, что теперь диктую…
Сюда я приехал десять дней тому назад; все
это время прошло
в скучных заботах о квартире и т. п.
С Трубецкими я разлучился
в грустную для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна
в первый раз испытала горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение
в здешние края. Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их
в Тобольск. Не понимаю, почему
это не вышло
в одно
время с моим назначением.
Все
это время нездоровится и не могу войти
в обыкновенный ход занятий.
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда, друг Оболенский;
в продолжение
этого времени, долгого
в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не получал после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал
в Тобольске.
В продолжение всего
этого времени хлопочу и хвораю.
Наконец, получил я письма из окрестностей Иркутска: Марья Николаевна первая подала голос. Александр женился 12 ноября и счастлив, как обыкновенно молодой супруг
в первое
время. Особенно мне приятно было узнать, что матушка Сутгова опять
в прежних с ним сношениях; со
времени его женитьбы она перестала к нему писать — и
это сильно его огорчало. — Бедный Сосинович умер от апоплексического удара
в октябре месяце. Прощайте.
Все
это время нездоров самым неприятным образом; повидимому, все
в порядке, но почти беспрерывно испытываю такое волнение и биение сердца, которые мешают и думать и заняться, как должно.
Все
это между нами до поры до
времени.
В престранном я положении; что ни делал, никакого нет толку. Таким образом, жизнь — не жизнь.
Сегодня писал к князю и просил его позволить мне ехать
в Тобольск для лечения — нетерпеливо жду ответа
в надежде, что мне не откажут
в этой поездке. До того
времени, если не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я не большой охотник до заочного лечения, особенно
в такого рода припадках, которым теперь я так часто подвергаюсь.
У нас теперь жаркое
время, большею частью дождливое; однако
это не мешает мне по вечерам
в прохладные часы ходить по окрестностям нашего городка.
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне пишет обо всем, [М. Н. — Волконская; сохранились интересные письма ее (22) к Пущину за 1839–1841, 1843 и 1847 гг. (РО, ф. 243);
в письмах — много для характеристики взаимоотношений Волконской и Пущина.] рассказывает о посещении
в Оёк,
в именины Лизы была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на
этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят
время часто вместе.
Сестра находит
это невозможным: видно, надобно просить самого Никса и она не решается; между тем по словам ее заметно, что она просит меня
повременить в каких-то надеждах на свадьбу, — они все там с ума сошли на
этом пункте, от которого, признаюсь, я ничего не ожидаю.
Я не писатель и очень строг
в этом отношении, особенно к самому себе. Надобно говорить дельно или ничего не говорить — и самый предмет должен быть некоторой особенной занимательности. Не совсем уверен, чтобы Туринск
этим отличался:
в свое
время вы сами будете об
этом судить.
Вот некоторые выдержки из письма Якушкина: «Николай Васильевич [Басаргин] пробыл
в Ялуторовске почти четверо суток; все
это время мы были с ним, разумеется, неразлучно…
Судя по
этим предосторожностям надобно полагать, что
в Иркутске либералов на
время запрут по углам, а Марья Казимировна давно уже мне писала, что собирается к ожидаемому Ивану Николаевичу.
Что мне сказать про себя? Черная печать твоего конверта вся перед глазами. Конечно, неумолимое
время наложило свою печать и на нее, [На нее — на М. И. Малиновскую, которая долго болела.] но покамест, как ни приготовлялся к
этой вести, все-таки она поразила неожиданно.
В другой раз поговорим больше — сегодня прощай. Обнимаю тебя крепко. Да утешит тебя бог!
Вопрос
в том, как лучше разрешить
эту трудную задачу, а разрешение делается необходимым от
времени до
времени.
Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается
временем. Трудная задача так устроить, чтоб оно не имело влияние на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить
эти пустые регалии и явиться запросто
в свой прежний круг. [Имеются
в виду лицеисты 1-го выпуска, получившие по своей чиновничьей службе большие ордена.]
Если б мне сказали
в 1826 году, что я доживу до сегодняшнего дня и пройду через все тревоги
этого промежутка
времени, то я бы никогда не поверил и не думал бы найти
в себе возможность все эго преодолеть.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет делать всевозможные поправки, и за
это позволение берет 250 рублей
в год. Наружность нечто вроде станции
в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть место, где можно быть вместе. [
В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на
В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу.
Время обедать.
Все
это вместе
в продолжение стольких лет было бы полезно краю и на будущее
время.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от
времени до
времени на бумаге беседовать с вами, как
это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной
в дом Бронникова.
Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
«1846 года января дня,
в присутствии ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие
в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции государственные и политические преступники, выслушав предписание господина состоящего
в должности тобольского гражданского губернатора, от 8 числа настоящего месяца, за № 18, дали
эту подписку
в том, что обязываемся не иметь у себя дагерротипов и что
в настоящее
время таковых у себя не имеем.
Батенков привезен
в 846-м году
в Томск, после 20-летнего заключения
в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало
это тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От
времени до
времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа?
Это главное: все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
…Все прочее старое по-старому —
в доказательство
этой истины мне 4-го числа минет 50 лет. Прошу не шутить.
Это дело не шуточное. Доживаю, однако, до замечательного
времени. Правда, никакой политик не предугадает, что из всего
этого будет, но нельзя не сознаться, что быстрота событий изумительная… Я как будто предчувствовал, выписал «Journal des Débats» [Французская политическая газета.] вместо всех русских литературных изданий…
Спасибо тебе, милый друг Тони, за твои строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь
время с пользою и приятностию. Познакомь меня с новым твоим наставником и уверь его, что я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться
в этот последний год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы при поступлении
в училище получить полные баллы.
То, что ты здоровьем поправился и можешь трудиться,
это тебе облегчит работу
в будущем
времени.
[При
этой перестройке Муравьев-Апостол оставил
в запечатанной бутылке «Завещание археологам», датированное 18 августа 1849 г. и найденное
в 1938 г. под печью его дома во
время ремонта.
Давно я прочел твой листок, добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил тебя за него, но еще не откликнулся тебе, — тебе, впрочем, давно сказали добрые мои сестры, что я
в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С тех пор много
времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем
время, что
эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо от годов верна лицейская дружба. С
этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.
Во всяком случае, им отрада видеть тебя —
в этом ты не должен сомневаться; но я также уверен, что тебе нельзя располагать всегда своим
временем, — оно принадлежит службе и занятиям сложным.
У меня нет Соломенного, [Соломенное — заимка (домик), где жил Г. С. Батеньков близ Томска.] но зато нанимаю дом Бронникова, и
в этом доме
это время, свободное от постоя, накопилось много починок, так что меня с обоих крылец тормошат разные мастеровые. Вот причина, по которой до сего дня не дал вам, добрый друг Гаврило Степанович, весточки о Неленьке. Она мне 29 сентября привезла вашу записочку от 20-го. Значит, с безногим мужем едет довольно хорошо, и
в такое
время года.
6 июня… Газеты мрачны. Высаживаются враги
в разных пунктах наших садов и плавают
в наших морях. Вообще сложное
время, и бог знает чем все
это кончится. Настоящих действователей у нас не вижу. Кровь льется, и много оплакиваемых…
Забыл с вами немного побраниться, добрая Елизавета Петровна. Вы говорите, что нам ловко будет возобновить знакомство, хоть и давно расстались.Я не допускаю
этой мысли, мы не только знакомы, а всегда дружны. Были врозь; может быть, во
время этой разлуки не все досказывалось, но, когда свидимся, все будет ясно и светло! Иначе я не понимаю наших отношений. С
этим условием хочу вас обнять — наш сибирский завет непреложен: я
в него верую несомненно.
В воскресенье получил я, любезный друг Николай, твои листки от 16-го числа. Пожалуйста, никогда не извиняйся, что не писал. Ты человек занятый и общественными и частными делами, то есть своими, — следовательно,
время у тебя на счету. Вот я, например, ровно ничего не делаю и тут не успеваю с моей перепиской. Впрочем, на
это свои причины и все одни и те же. Продолжается немощное мое положение. Марьино с самого нашего приезда без солнца, все дожди и сырость. Разлюбило меня солнышко, а его-то я и ищу!..
Я очень знаю, что надобно действовать, но
это время, как ты видела, я просто ни на что не годен. Он со мной поживет, потом поступит к Циммерману
в Москве.
Это заведение лучшее во всех отношениях, и там он может остаться до самого университета. Я уже вошел
в переговоры с Циммерманом, но надобно еще самому с ним познакомиться, все высмотреть. Авось бог поможет как-нибудь распустить крылья, которые до сих пор подрезаны…
Мне кажется, что она ему еще
в Лицее прислала после
этого в подарок часы, а Анненков относит
в своем издании
эту пиесу к позднейшему
времени.
Я точно
это время часто имел вести о тебе от моих домашних. Знаю твой подвиг храбрости, или по крайней мере нетрусости, что иногда все равно. Мне Annette описывала пожар и твое присутствие духа среди
этой тревоги, а как раз всякого другого озадачила бы
в твоем положении одинаково тогда с малютками. Хвала богу, но и тебе спасибо! Я просил Annette тебя расцеловать.
…Марлинского величали Александром Александровичем. О знакомстве и близости Пушкина с ним и с Рылеевым не берусь теперь ничего сказать. Как
в тумане все
это. Поговорим при свидании. Теперь весь
в почте. Пропасть ответов. Остальные ваши вопросы до того же
времени откладываю. Вероятно, от
этого промедления не пострадает род человеческий…
Не хочется уехать, не распорядившись делами артели. Сегодня получил от Трубецкого письмо,
в котором он говорит следующее: «
В делах артели я участвую на половину того, что вы посылаете Быстрицкому; а так как
в прошлом году я ничего не давал, то я
это заменю
в нынешнем; выдайте ему все суммы сполна, считая, как вы мне указали, к 26 августа, — следовательно, он будет обеспечен по такое же число будущего 1859 года, а к тому
времени, если будем живы, спишемся с вами…»
Знакомство и сношения могли быть
в 15, 19 и 20-м году. Я смутно вспоминаю
это время. Тогда сам я не был знаком ни с Кондратием, ни с Марлинским. При свидании все
это разберем по косточкам. Теперь решительно не об
этом думаю. Скопилось много разных дел. Почта не ждет…
Начнем с Викторыча. От него я не имею писем, но знаю от сестер Бестужевых, что он и не думает возвращаться, а хочет действовать на каком-то прииске
в Верхнеудинском округе. Что-то не верится. Кажется,
это у него маленькое сумасшествие. Бестужевы видели его
в Иркутске — они приехали
в Москву
в конце октября, простились совсем с Селенгинском, где без Николая уже не приходилось им оставаться. Брат их Михайло покамест там, но, может быть, со
временем тоже с семьей своей переселится
в Россию.