Неточные совпадения
Скоро наш адмирал отправился домой, а мы под покровом дяди Рябинина, приехавшего сменить деда, остались
в зале, которая
почти вся наполнилась вновь наехавшими нашими будущими однокашниками с их провожатыми.
[Весь дальнейший текст до конца абзаца («Роскошь помещения… плебеями») не был пропущен
в печать
в 1859 г.] Роскошь помещения и содержания, сравнительно с другими, даже с женскими заведениями, могла иметь связь с мыслью Александра, который, как говорили тогда, намерен был воспитать с нами своих братьев, великих князей Николая и Михаила,
почти наших сверстников по летам; но императрица Марья Федоровна воспротивилась этому, находя слишком демократическим и неприличным сближение сыновей своих, особ царственных, с нами, плебеями.
Главное, ему недоставало того, что называется тактом;это — капитал, необходимый
в товарищеском быту, где мудрено,
почти невозможно при совершенно бесцеремонном обращении уберечься от некоторых неприятных столкновений вседневной жизни.
Письма мои передавались на
почту из нашего дома
в Петербурге; я просил туда же адресоваться ко мне
в случае надобности.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером
в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной;
в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он
почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако,
в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Постоянные наши беседы о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне, необыкновенно сблизили меня с этим мыслящим кружком: я сдружился с ним,
почти жил
в нем.
Преследуемый мыслию, что у меня есть тайна от Пушкина и что, может быть, этим самым я лишаю общество полезного деятеля,
почти решался броситься к нему и все высказать, зажмуря глаза на последствия.
В постоянной борьбе с самим собою, как нарочно, вскоре случилось мне встретить Сергея Львовича на Невском проспекте.
Прожив
в Кишиневе и Аккермане
почти четыре месяца,
в мае возвращался с нею, уже здоровою,
в Петербург.
Опасения доброго Александра Ивановича меня удивили, и оказалось, что они были совершенно напрасны.
Почти те же предостережения выслушал я от
В. Л. Пушкина, к которому заезжал проститься и сказать, что увижу его племянника. Со слезами на глазах дядя просил расцеловать его.
Прибежавшая старуха застала нас
в объятиях друг друга
в том самом виде, как мы попали
в дом: один —
почти голый, другой — весь забросанный снегом.
Поводом к этой переписке, без сомнения, было перехваченное на
почте письмо Пушкина, но кому именно писанное — мне неизвестно; хотя об этом письме Нессельроде и не упоминает, а просто пишет, что по дошедшим до императора сведениям о поведении и образе жизни Пушкина
в Одессе его величество находит, что пребывание
в этом шумном городе для молодого человека во многих отношениях вредно, и потому поручает спросить его мнение на этот счет.
Я привез Пушкину
в подарок Горе от ума;он был очень доволен этой тогда рукописной комедией, до того ему вовсе
почти незнакомой. После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух; но опять жаль, что не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем, потом частию явились
в печати.
Поэтому предположение о передаче стихов Ершову
в 1840 г. бл'иже к действительности, чем заявление Пущина о 1839 г., сделанное
почти через двадцать лет после пребывания
в Тобольске.
В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися
в свет, получая
почти все повременные журналы.
В письмах родных и Энгельгардта, умевшего найти меня и за Байкалом, я не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
— Вы видели внутреннюю мою борьбу всякий раз, когда, сознавая его податливую готовность, приходила мне мысль принять его
в члены Тайного нашего общества; видели, что
почти уже на волоске висела его участь
в то время, когда я случайно встретился с его отцом.
Характеристическая черта гения Пушкина — разнообразие. Не было
почти явления
в природе, события
в обыденной и общественной жизни, которые бы прошли мимо его, не вызвав дивных и неподражаемых звуков его лиры; и поэтому простор и свобода, для всякого человека бесценные, для него были сверх того могущественнейшими вдохновителями.
В нашем же тесном и душном заточении природу можно было видеть только через железные решетки, а о живых людях разве только слышать.
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [
В Приложении Пущин поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие поэта к роковой дуэли, и несколько писем, связанных с последней (
почти все — на французском языке; их русский перевод —
в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так как не находятся
в прямой связи с воспоминаниями Пущина о великом поэте и не разъясняют историю дуэли.]
Мой Надворный Суд не так дурен, как я ожидал. Вот две недели, что я вступил
в должность; трудов бездна, средств
почти нет. На канцелярию и на жалование чиновников отпускается две тысячи с небольшим. Ты можешь поэтому судить, что за народ служит, — и, следовательно, надо благодарить судьбу, если они что-нибудь делают. Я им толкую о святости нашей обязанности и стараюсь собственным примером возбудить
в них охоту и усердие.
В Москве пустыня, никого
почти или, лучше сказать, нет тех, которых я привык видеть
в Петербурге, — это сделалось мне необходимостью.
В Москве я
почти ни с кем не знаком, да вряд ли много и познакомлюсь. Приятно было по службе встретить некоторых людей благородных — вообще приемом начальства я не могу довольно нахвалиться.
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю эти страницы
в виду спящего фельдъегеря
в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько времени побывать у батюшки, прошу, чтобы это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я не делаю вопросов, ибо на это нет ни места, ни времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо солдаты
в ужасной строгости и
почти не сходят с острова.
Извините, я
почти готов не посылать этого маранного письма — не знаю, как вы прочтете, но во уважение каторжного моего состояния прошу без церемонии читать и также не сердиться, если впредь получите что-нибудь подобное. К сожалению, не везде мог я иметь перо, которое теперь попало
в руки.
Трудно и
почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне
в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей,
в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько
в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Побеседовал я мысленно с прежними однокашниками,
почтил благодарностью тех, которые попечениями услаждали первые годы нашей жизни, и
в душе пожелал вам и им всем радостных ощущений.
На другой день вечером я отправился
в Урик. Провел там
в беспрестанной болтовне два дня, и. теперь я
в городе. Насчет Гымылямоего все усердно расхлопотались, и я уже был переведен
в деревню Грановщину близ Урика, как
в воскресенье с
почтою пришло разрешение о Туринске.
Все наши по просьбам родных помещены, куда там просили, кроме Трубецких, Юшневских и Артамона. Они остались на местах известного тебе первого расписания. Не понимаю, что это значит, вероятно, с
почтою будет разрешение. Если Барятинского можно было поместить
в Тобольск, почему же не быть там Трубецким?!
В Красноярск Давыдов и Спиридов: следовательно, нет затруднения насчет губернских городов.
Поехал дальше. Давыдовых перегнал близ Нижне-удинска,
в Красноярске не дождался. Они с детьми медленно ехали, а я, несмотря на грязь, дождь и снег иногда, все подвигался на тряской своей колеснице. Митьков, живший своим домом, хозяином совершенным — все по часам и все
в порядке. Кормил нас обедом — все время мы были
почти неразлучны, я останавливался у Спиридова, он еще не совсем устроился, но надеется, что ему
в Красноярске будет хорошо.
В беседах наших мы все возвращались к прошедшему…
В Омске дружеское свидание со Степаном Михайловичем. После ужасной, бесконечной разлуки не было конца разговорам, — он теперь занимает хорошее место, но трудно ему, бедному, бороться со злом, которого, на земле очень, очень много. Непременно просил дружески обнять тебя: он
почти не переменился, та же спокойная, веселая наружность; кой-где проглядывает белый волос, но вид еще молод. Жалуется на прежние свои недуги, а я его уверяю, что он совершенно здоров. Трудится сколько может и чрезвычайно полезен.
Надобно писать
в разные страны, но не могу собраться — убийственные повторения, которых
почти невозможно избежать, говоря многим лицам об одном и том же предмете.
Все это время нездоров самым неприятным образом; повидимому, все
в порядке, но
почти беспрерывно испытываю такое волнение и биение сердца, которые мешают и думать и заняться, как должно.
…26 генваря является ко мне городничий и показывает предписание губернатора, где сказано: спросить у г. И. Пущина объяснение на слова: рыба и пр. (я их подчеркнул карандашом),
в которых может заключаться противузаконный смысл; отобранные сведения немедленно и прислать для освидетельствования памятника под названием рыба с первою
почтою.
Давно пора побеседовать с тобой, любезный друг Евгений; все поджидал твоего письма; наконец, пришедшая
почта привезла мне твой листок от Нового года; благодарю тебя сердечно за добрые твои желания,
в которых я нахожу старую, неизменную твою дружбу…
Вообразите, что на прошедшей
почте получил от Спиридова новое странное поручение: теперь уже не зовет
в Тобольск за благодарностию, а просит, чтобы мои родные взяли Гленова сына из Нарвы, где он
в пансионе, и определили
в кадетский корпус. Странно и довольно трудно!
Не удивляюсь перемене фронта
в Беляевых — это
почти общая участь энтузиастов, как они: никогда нет благоразумной середины с похвальными порывами.
Официальные мои письма все, кажется, к вам ходят через Петербург — с будущей
почтой буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях получил его листок от 25 — го числа [Много писем С. Г. Волконского к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную дружбу и глубокое, искреннее уважение —
в РО (ф. 243 и Фв. III, 35),
в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны
в сборниках о декабристах.] — он
в один день с вами писал, только другой дорогой.
Останься я день
в Тобольске, мы с вами бы не увиделись.
Почта туда должна была прийти на другой день моего выезда. Не стану говорить вам, как свидание мое с вами и добрым Матвеем Ивановичем освежило мою душу, вы оба
в этом уверены без объяснений. У вас я забыл рубашку, значит скоро опять увидимся. Пока дети здесь, я не тронусь, а потом не ручаюсь, чтоб остался
в Туринске.
С нынешней
почтой пишем
в Екатеринбург, чтоб к памятнику прибавили другую надпись. Зимним путем он будет перевезен — весной поставим и памятник по рисунку самого Ивашева. Не часто бывают такие случаи
в жизни.
Скоро будет отсюда случай к вам, я к тому времени приготовлю все, что мне поручали
в Ялуторовске. С
почтой невозможно отправить заветных рукописей. По-моему бы и можно, но вы будете называть меня неосторожным человеком, и я не хочу
в мои преклонные лета заслужить такого мнения.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть другие ответы к
почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера на письмах, пока не будем
в одном номере. Право, тоска, когда не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя. Найди смысл, если есть пропуски
в моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
Матвей Муравьев читал эту книгу и говорит, что негодяй Гризье, которого я немного знал, представил эту уважительную женщину не совсем
в настоящем виде; я ей не говорил ничего об этом, но с прошедшей
почтой пишет Амалья Петровна Ледантю из Дрездена и спрашивает мать, читала ли Анненкова книгу, о которой вы теперь от меня слышали, — она говорит, что ей хотелось бы, чтоб доказали, что г-н Гризье (которого вздор издал Alexandre Dumas) пишет пустяки.
Паскаля отправил сейчас на
почту — прямо
в редакцию «Земледельческой газеты» к Энгельгардту…
С прешедшей
почтой Марья Петровна Ледантю отправила к вам, почтенный друг Егор Антонович, Паскаля
в русском костюме.
Наконец, я должен теперь узнать, что брат Михайло приехал домой. На последней
почте было от них письмо из Пскова уже, 11 октября они пустились
в Петербург.
В Пскове он виделся с князем Петром Вяземским, который тотчас к нему [явился], лишь только узнал, что он там…
Энгельгардт возится с нашим Паскалем и никак не может вывести его
в люди. Я советую Бобрищеву-Пушкину обратиться к прусскому королю — авось он, для
чести русской словесности, напечатает эту рукопись…
Почта привезла мне письмо от Annette, где она говорит, что мой племянник Гаюс вышел
в отставку и едет искать золото с кем-то
в компании. 20 февраля он должен был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать, то на этой неделе будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели написать о нашем переводе; заронилась мысль, которую, может быть, можно будет привести
в исполнение. Басаргин вам объяснит,
в чем дело.
Вот некоторые выдержки из письма Якушкина: «Николай Васильевич [Басаргин] пробыл
в Ялуторовске
почти четверо суток; все это время мы были с ним, разумеется, неразлучно…
Видно, эта мера, которая, впрочем, делает
честь правительству, касается только тех дам, которые были
в России уже замужем.
В конце августа или
в начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь
в ваши страны: к тому времени получится разрешение от князя, к которому я отправил 31 июля мое просительное письмо с лекарским свидетельством. Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня под вашу крышу. О многом потолкуем —
почти два года как мы не видались…
Сестра пишет, что
в июне обещают перевести нас
в Тобольск. Значит,
в июле мы увидимся. С горестью пожмите руку доброму Матвею Ивановичу. Письмо Волконского сегодня посылаю
в Тобольск. Туда, кажется, никто не писал. Адресую Бобрищеву-Пушкину. Мне вдруг попалась эта весть, так что
почти не верится.
Вообще здесь, можно сказать,
почти нет помещиков; есть две-три маленькие деревеньки
в Тобольской губернии, но и там невольным образом помещики не могут наслаждаться своими правами, стараются владеть самым скромным образом. Соседство свободных селений им бельмо на глазу.