Неточные совпадения
Как
быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься — и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова. [В доме Бронникова
жил Пущин в Ялуторовске, куда приезжал в 1853–1856 гг. Е. И. Якушкин для свидания с отцом, декабристом И. Д. Якушкиным.] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.
Измайлов до того
был в заблуждении, что, благодаря меня за переводы, просил сообщить ему для его журнала известия о петербургском театре: он
был уверен, что я
живу в Петербурге и непременно театрал, между тем как я сидел еще на лицейской скамье.
В собрании стихотворение, в 23-й строке: «грустно
живет», у Пущина: «грустно
поет»; в 7-й строке от конца: «Радостно песнь свободы запой…», у Пущина: «Сладкую песню с нами запой!» Сохранил Пущин написанную декабристом Ф. Ф. Вадковским музыку к стихотворению «Славянские девы».
Об Муханове уведоми как-нибудь сестру его: она
живет в Москве на Пречистенке и замужем за Шаховским, зовут ее Лизавета Александровна. Скажи ей, что брат ее перевезен
был из Выборга для присоединения к нам двум — и слава богу мы все здоровы.
Второе — в Вятке я узнал, что тут некоторое время
жил Горсткин под надзором губернатора, и у него
была вся семья, и вот уже несколько времени, что он отправился в деревню.
Еще тут же я узнал, что некто Медокс,который 18-ти лет посажен
был в Шлиссельбургскую крепость и сидел там 14 лет, теперь в Вятке
живет на свободе.
Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно
жить, когда хорошо, а надобно
быть довольным, когда плохо. Благодаря бога я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров — что бог даст вперед при новом нашем образе жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим секретом, — и потому я заключаю, что должно
быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.
Тяжело мне
быть без известий о семье и о вас всех, — одно сердце может понять, чего ему это стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан, —
буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них
будет какая-нибудь цель; кроме этого,
буду читать сколько возможно в комнате, где
живут, как говорят, тридцать человек.
Смерть Саврасова его поразила; в душе пожелал ему светлой вечности и сказал с вами: ему теперь легче. Не стало одного доброго товарища, который кому-нибудь мог
быть полезен, а он
жив и здоров. Как это все понять?
Вместе с моим письмом вы получите 6 видов:они вас познакомят с местами, где
был и где теперь
живет преданный вам человек.
Эта мысль, может
быть, вам не понравится; но вы со мной согласитесь, что,
живши там, можно иногда
быть и в Каменке, а в том краю несравненно более средств к воспитанию детей.
Благодарю тебя, любезный друг Иван, за добрые твои желания —
будь уверен, что всегда
буду уметь из всякого положения извлекать возможность сколько-нибудь
быть полезным. Ты воображаешь меня хозяином — напрасно. На это нет призвания, разве со временем разовьется способность; и к этому нужны способы, которых не предвидится. Как бы только
прожить с маленьким огородом, а о пашне нечего и думать.
Из Красноярска я привез тебе дружеское приветствие старого твоего однополчанина Митькова: он завелся домком и
живет полным хозяином, — много мы с ним потолковали про старину, ты
был на первом плане в наших разговорах…
Поджидал весточки от вас, но, видно, надобно первому начать с вами беседу, в надежде что вы [не] откажете уделить мне минутку вашего досуга, Вы должны
быть уверены, что мне всегда
будет приятно хоть изредка получить от вас словечко: оно напомнит мне живо то время, в котором до сих пор еще
живу; часто встречаю вас в дорогих для всех нас воспоминаниях.
Вряд ли Вадковский сюда
будет — по письму Волконского от 14 генваря видно, что он остается в Кузьмине, а до обзаведения позволено
прожить в Иркутске.
Душевно рад, любезный друг, что ты
живешь деятельно и находишь утешительные минуты в твоем существовании, но признаюсь, что мне не хотелось, чтоб ты зарылся в своей Етанце. Кто тебе мешает пристроить семью, о которой постоянно имел попечение, и перейти к Трубецким, где твое присутствие
будет полезно и приятно…
Верная моя Annette строит надежды на свадьбу наследника, [Семьи декабристов надеялись, что в связи со свадьбами своей дочери Марии (1839) и сына Александра (1841) Николай I облегчит участь сосланных; их надежды
были обмануты.] писала ко мне об этом с Гаюсом, моим родственником, который проехал в Омск по особым поручениям к Горчакову; сутки
прожил у меня.
Евгений вместе со мной жмет тебе руку. Мы здесь
живем спокойно, вдали от вашего губернского шума. Может
быть, зимою, если позволят власти, я побываю у вас.
Страдал он жестоко в последнее время, и я нисколько еще не уверен, чтоб он
был теперь
жив.
Он должен
был умереть, а мы все
живем: видно, не пришла еще пора сходить с часов, хотя караул наш не совсем исправен.
Вероятно,
будет последнее, и мы, может
быть,
поживем вместе.
Как бы с переводом Ентальцевых в Тобольск нас не обнесли этой чаркой. Она больше нас имеет право приехать к вам. Может
быть, скажут, что слишком много сумасшедших
будет вместе, если и нас двоих приобщить к Андрею Васильевичу. [В Тобольске
жил тогда душевнобольной Н. С. Бобрищев-Пушкин.]
Народ смышленый, довольно образованный сравнительно с Россией за малыми исключениями, и вообще состояние уравнено: не встречаете большой нищеты.
Живут опрятно, дома очень хороши;
едят как нельзя лучше. Не забудьте, что край наводняется ссыльными: это зло, но оно не так велико при условиях местных Сибири, хотя все-таки правительству следовало бы обратить на это внимание. Может
быть, оно не может потому улучшить положения ссыльных, чтобы не сделать его приманкою для крепостных и солдат.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет делать всевозможные поправки, и за это позволение берет 250 рублей в год. Наружность нечто вроде станции в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно
быть у себя, и
есть место, где можно
быть вместе. [В доме Бронникова Пущин
жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу. Время обедать.
Бедный Михайло тоже несколько разбит, только разница в том, что он
был под пулями, а я в крепости начал чувствовать боль, от которой сделалось растяжение
жилы, и хроническая эта болезнь идет своим ходом. Вылечиваться я и не думаю, а только разными охлаждающими средствами чиню ее, как говаривал некогда наш знаменитый Пешель.
Мы покамест
живем попрежнему, не знаю, как
будет после разделения Римской империи на Восточную и Западную. Моя артель с Оболенским упраздняется… [См. предыдущее примеч. к этому письму.]
Мы
живем с нею ладно, скоро надобно
будет приняться полегоньку за учение: способности и память
есть.
Зачем вы хвораете? Вам следует
быть в полном смысле слова здоровым:,
живя на деятельном поприще, нужны все силы. Я думаю, тайга должна прибавить здоровья; не худо летом
быть на воздухе и поездить верхом.
Пейте холодную воду, и все
будет хорошо.
Про себя скажу тебе, что я, благодаря бога,
живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине пришло, когда я
был в Тобольске с братом Николаем. Нам
была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на шею.
Когда приближалось мое сорокалетие, я просил его прислать мне календарь с отметками и тут только узнал, что незаметным образом
прожил год, который в официальных моих актах
был скрыт при моем поступлении в Лицей.
Поджидал все почту, но нет возможности с хозяином-хлопотуном — он говорит, пора отправлять письмо. Да
будет так! Salut! Еще из Тобольска поболтаю, хоть надеюсь до почты выехать. Долго зажился на первом привале, лишь бы вперед все пошло по маслу. [В Тобольске Пущин
жил у Фонвизиных.]
Пора бы за долговременное терпение дать право гражданства в Сибири, но, видно, еще не пришел назначенный срок. Между тем уже с лишком половины наших нет на этом свете. Очень немногие в России — наша категория еще не тронута. Кто больше
поживет, тот, может
быть, еще обнимет родных и друзей зауральских. Это одно мое желание, но я это с покорностию предаю на волю божию.
Обними всех наших сенаторов и других чинов людей. Сожителя твоего как теперь вижу, — мне Annette писала, что ты
живешь с Яковлевым. Когда
будет возможность (а возможность эта бывает), скажи мне о всех наших несколько слов.
На днях у меня
был Оболенский, он сын того, что
был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить меня. С ним я потолковал о старине. Он нашел, что я еще мало стар; забросал я его вопросами местными, напомнил ему, что он
жил с отцом во флигеле в соседстве с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал — ему теперь только 32 года. — Только странный какой-то человек, должно
быть вроде своего отца.
Многое мне напомнила допотопная тетрадка. Как живо я перенесся в
былое — как будто и не прошло стольких лет. — Проси Бориса, чтоб он не хворал. А что поделывает Константин? Не тот, который управляет министерством вашим, а который с гордым пламенем во взоре. — Читая твою тетрадь, я вперед говорил на память во многих местах.
Жив Чурилка! За все благодарение богу!
С первой почтой
буду отвечать в Красноярск [В Красноярске
жил В. Л. Давыдов.] — надобно
будет некрологствовать.
— Прости меня — это время как-то
было мне неловко; ты, впрочем, слышал обо мне — я постоянно отправляю домой очередные казенные письма, которые доказывают, что
жив Чурилка.
И в наших инвалидных рядах после смерти Александра четыре новых креста: Мухановв Иркутске, Фонвизинв Марьине, где только год
прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норовв Ревеле, Николай Крюковв городе Минусинске. Под мрачным впечатлением современности началось с некролога. Эта статья нынче стала чаще являться в наших летописях. Ты, может
быть, все это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.
…Спасибо тебе за полновесные книги: этим ты не мне одному доставил удовольствие — все мы
будем читать и тебя благодарить. Не отрадные вести ты мне сообщаешь о нашей новой современности — она бледна чересчур, и только одна вера в судьбу России может поспорить с теперешнею тяжелою думою. Исхода покамест не вижу, может
быть оттого, что слишком далеко
живу. Вообще тоскливо об этом говорить, да и что говорить, надобно говорить не на бумаге.
Спасибо за облатки: я ими поделился с Бобрищевым-Пушкиным и Евгением. [Облатки — для заклейки конвертов вместо сургучной печати.] Следовало бы, по старой памяти, послать долю и Наталье Дмитриевне, но она теперь сама в облаточном мире
живет. Как бы хотелось ее обнять. Хоть бы Бобрищева-Пушкина ты выхлопотал туда. Еще причина, почему ты должен
быть сенатором. Поговаривают, что
есть охотник купить дом Бронникова. Значит, мне нужно
будет стаскиваться с мели, на которой сижу 12 лет. Кажется, все это логически.
Скажите, однако, у какого Толстого
живет отец, ужели это Николай Николаевич Толстой, которого я знал, брат Якова, что в Париже?… Третий брат этих Толстых, то семеновский, Иван, ревизовавший Руперта, умер… Как адресовать письмо к отцу?… Я вам тотчас скажу, что здесь узнаю и до чего добьюсь из моего лазаретного уединения, которое, впрочем, часто навещается добрыми существами. Через них
буду действовать…
Любезный друг Николай, узнай мне, где и как
живет Катерина Петровна Торсон. Наша артель имеет возможность ей помочь. Теперь у меня делается раскладка на будущий год. Артельный год наш начался с 26 августа. Я незнаю, где отыскать ее. Все думал, что она возвратится в Москву, а Ентальцева пишет, что до сих пор ее нет. Каково
было действие моего ultimatum к министру народного просвещения? Вчерашняя новорожденная обещала в другой раз написать тебе. Она теперь с Ваней занята.
В 825-м году он, как пленный француз, ходил в изорванных башмаках; в деревне
живя у Апостольского ключа, [То
есть в имении отца, И. М. Муравьева-Апостола. 218] окруженного 5 т. душ, черпал из него только 400 р. асе. в год — и то еще
были от Ивана Матвеевича замечания конторе. Кажется, и блудного сына нельзя бы строже пасти. Но Матвей
был тогда весел и мил необыкновенно… [Об М. И. Муравьеве-Апостоле до восстания 14 декабря 1825 г. — в его Воспоминаниях (1922).]
Нам всем жаль, что нашего народу никого не придется угостить. Разве удастся залучить фотографа, но и то еще не верно. Сестра останется у нас, пока я не соберусь в Нижний, куда должна заехать за мной жена, осмотревши костромское именье. — Это уже
будет в половине июня. Так предполагается навестить Калугу и Тулу с окрестностями… [В Калуге
жили Оболенский и Свистунов, в Туле — Г. С. Батеньков. В письме еще — о болезни Ф. М. Башмакова в Тобольске (Пущину сообщили об этом его сибирские корреспонденты).]
Рыжий
был у меня в Петербурге; сказал, что Бригген
живет в северной столице и собирается навестить меня, но я его не видал.