Неточные совпадения
Савельич встретил нас
на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к службе. «Что это, сударь, с
тобою сделалось? — сказал он жалким голосом, — где
ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не бывало!» — «Молчи, хрыч! — отвечал я ему, запинаясь, —
ты, верно, пьян, пошел спать… и уложи меня».
Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув
на него гордо, сказал: «Я твой господин, а
ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А
тебе советую не умничать и делать то, что
тебе приказывают».
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я
на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять
тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я
на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
— Бога
ты не боишься, разбойник! — отвечал ему Савельич сердитым голосом. —
Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а
ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем
тебе барский тулупчик?
Ты и не напялишь его
на свои окаянные плечища.
Там
ты будешь
на службе настоящей, научишься дисциплине.
Шагая взад и вперед по тесной моей комнате, я остановился перед ним и сказал, взглянув
на него грозно: «Видно,
тебе не довольно, что я, благодаря
тебя, ранен и целый месяц был
на краю гроба:
ты и мать мою хочешь уморить».
Делать нечего, Петр Андреич; будьте хоть вы счастливы…» — «Этому не бывать! — вскричал я, схватив ее за руку, —
ты меня любишь; я готов
на все.
Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать человек, не считая казаков,
на которых плоха надежда, не в укор буди
тебе сказано, Максимыч.
Старый башкирец молчал и глядел
на коменданта с видом совершенного бессмыслия. «Что же
ты молчишь? — продолжал Иван Кузмич, — али бельмес по-русски не разумеешь? Юлай, спроси-ка у него по-вашему, кто его подослал в нашу крепость?»
— Ну, матушка, — возразил Иван Кузмич, — оставайся, пожалуй, коли
ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? Хорошо, коли отсидимся или дождемся сикурса; [Сикурс (воен., устар.) — помощь.] ну, а коли злодеи возьмут крепость?
— Добро, — сказала комендантша, — так и быть, отправим Машу. А меня и во сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с
тобою да искать одинокой могилы
на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.
Пугачев грозно взглянул
на старика и сказал ему: «Как
ты смел противиться мне, своему государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: «
Ты мне не государь,
ты вор и самозванец, слышь
ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком.
— Как, батюшка?
Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у
тебя тулуп
на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький, а он, бестия, его так и распорол, напяливая
на себя!
Гости выпили еще по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать, но Пугачев сказал мне: «Сиди; я хочу с
тобою переговорить». — Мы остались глаз
на глаз.
— Струсил
ты, признайся, когда молодцы мои накинули
тебе веревку
на шею?
Пугачев взглянул
на меня быстро. «Так
ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое
тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я
тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как
ты думаешь?».
— Как я могу
тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против
тебя — пойду, делать нечего.
Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих.
На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог
тебе судья; а я сказал
тебе правду.
Я пришел к себе
на квартиру и нашел Савельича, горюющего по моем отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава
тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я
тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Да знаешь ли
ты, что я с
тебя живого кожу велю содрать
на тулупы?»
— Благодари от меня того, кто
тебя прислал; а растерянную полтину постарайся подобрать
на возвратном пути и возьми себе
на водку».
— Ба, ба, ба, ба! — сказал старик. — Теперь понимаю:
ты, видно, в Марью Ивановну влюблен. О, дело другое! Бедный малый! Но все же я никак не могу дать
тебе роту солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять ее
на свою ответственность.
Я оставил генерала и поспешил
на свою квартиру. Савельич встретил меня с обыкновенным своим увещанием. «Охота
тебе, сударь, переведываться с пьяными разбойниками! Боярское ли это дело? Не ровен час: ни за что пропадешь. И добро бы уж ходил
ты на турку или
на шведа, а то грех и сказать
на кого».
Я прервал его речь вопросом: сколько у меня всего-на-все денег? «Будет с
тебя, — отвечал он с довольным видом. — Мошенники как там ни шарили, а я все-таки успел утаить». И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра. «Ну, Савельич, — сказал я ему, — отдай же мне теперь половину; а остальное возьми себе. Я еду в Белогорскую крепость».
— Батюшка Петр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся бога; как
тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей
ты хоть своих родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда
тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть
на все четыре стороны.
— Швабрин виноватый, — отвечал я. — Он держит в неволе ту девушку, которую
ты видел, больную, у попадьи, и насильно хочет
на ней жениться.
—
Ты видишь, — подхватил старичок, — что он
тебя в глаза обманывает. Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь. Коли
ты Швабрина хочешь повесить, то уж
на той же виселице повесь и этого молодца, чтоб никому не было завидно.
— Полно, Наумыч, — сказал он ему. —
Тебе бы все душить да резать. Что
ты за богатырь? Поглядеть, так в чем душа держится. Сам в могилу смотришь, а других губишь. Разве мало крови
на твоей совести?
Хлопуша и Белобородов не сказали ни слова и мрачно смотрели друг
на друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кончиться для меня очень невыгодным образом, и, обратясь к Пугачеву, сказал ему с веселым видом: «Ах! я было и забыл благодарить
тебя за лошадь и за тулуп. Без
тебя я не добрался бы до города и замерз бы
на дороге».
— Твоя невеста! — закричал Пугачев. — Что ж
ты прежде не сказал? Да мы
тебя женим и
на свадьбе твоей попируем! — Потом, обращаясь к Белобородову: — Слушай, фельдмаршал! Мы с его благородием старые приятели; сядем-ка да поужинаем; утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что с ним сделаем.
— А
ты полагаешь идти
на Москву?
Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь
ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года?
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца
на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне руку, говоря: «И
ты наш? Давно бы так!» — Я отворотился от него и ничего не отвечал.
Пугачев посмотрел
на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: «Хорош у
тебя лазарет!» Потом, подошед к Марье Ивановне: «Скажи мне, голубушка, за что твой муж
тебя наказывает? в чем
ты перед ним провинилась?»
Пугачев взглянул грозно
на Швабрина: «И
ты смел меня обманывать! — сказал он ему. — Знаешь ли, бездельник, чего
ты достоин?»
Швабрин упал
на колени… В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я
на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую
тебя на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине
тебе припомнится и эта». Потом обратился к Марье Ивановне и сказал ей ласково: «Выходи, красная девица; дарую
тебе волю. Я государь».
Мы отправились далее. Стало смеркаться. Мы приближились к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий
на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными.
На вопрос: кто едет? — ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со своею хозяюшкою». Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. «Выходи, бесов кум! — сказал мне усастый вахмистр. [Вахмистр — унтер-офицер в кавалерии.] — Вот ужо
тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!»
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб
на другой же день готов он был ехать в дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что
ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за
тобою будет ходить? Что скажут родители твои?»
Зная упрямство дядьки моего, я вознамерился убедить его лаской и искренностию. «Друг
ты мой, Архип Савельич! — сказал я ему. — Не откажи, будь мне благодетелем; в прислуге здесь я нуждаться не стану, а не буду спокоен, если Марья Ивановна поедет в дорогу без
тебя. Служа ей, служишь
ты и мне, потому что я твердо решился, как скоро обстоятельства дозволят, жениться
на ней».
Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся
ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы
ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.