Неточные совпадения
Матушка отыскала
мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою
на стол и начал свое письмо.
Савельич встретил нас
на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки
моего усердия к службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? — сказал он жалким голосом, — где ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не бывало!» — «Молчи, хрыч! — отвечал я ему, запинаясь, — ты, верно, пьян, пошел спать… и уложи меня».
Я взял
на себя вид равнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел
моих рачитель, [И денег, и белья, и дел
моих рачитель — цитата из стихотворения Д.
Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув
на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты
мой слуга. Деньги
мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».
Савельич поглядел
на меня с глубокой горестью и пошел за
моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться
на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с
моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю [Соображаю — здесь: сопоставляю, согласую.] с ним странные обстоятельства
моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря
на всевозможное презрение к предрассудкам.
Первою мыслию
моею было опасение, чтоб батюшка не прогневался
на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием.
Я стал
на колени и устремил глаза
мои на больного.
Вместо отца
моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело
на меня поглядывая.
«Молчи, дядя, — возразил
мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» — При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился
на полати.
— Это, старинушка, уж не твоя печаль, — сказал
мой бродяга, — пропью ли я, или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его
на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.
При имени его он взглянул
на меня быстро: «Поже
мой! — сказал он.
На другой день я простился с генералом и отправился к месту
моего назначения.
Я старался вообразить себе капитана Миронова,
моего будущего начальника, и представлял его строгим, сердитым стариком, не знающим ничего, кроме своей службы, и готовым за всякую безделицу сажать меня под арест
на хлеб и
на воду.
Василиса Егоровна не умолкала ни
на минуту и осыпала меня вопросами: кто
мои родители, живы ли они, где живут и каково их состояние?
— Смела ли Маша? — отвечала ее мать. — Нет, Маша трусиха. До сих пор не может слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два года Иван Кузмич выдумал в
мои именины палить из нашей пушки, так она,
моя голубушка, чуть со страха
на тот свет не отправилась. С тех пор уж и не палим из проклятой пушки.
На другой день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая
моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важностию.
На другой день, когда сидел я за элегией и грыз перо в ожидании рифмы, Швабрин постучал под
моим окошком.
В нежности матушкиной я не сумневался; но, зная нрав и образ мыслей отца, я чувствовал, что любовь
моя не слишком его тронет и что он будет
на нее смотреть как
на блажь молодого человека.
Я негодовал
на Савельича, не сомневаясь, что поединок
мой стал известен родителям через него.
Шагая взад и вперед по тесной
моей комнате, я остановился перед ним и сказал, взглянув
на него грозно: «Видно, тебе не довольно, что я, благодаря тебя, ранен и целый месяц был
на краю гроба: ты и мать
мою хочешь уморить».
Но кто же брал
на себя труд уведомить отца
моего о
моем поведении?
Подозрения
мои остановились
на Швабрине.
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал
мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я
на своего барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я взял из рук его бумагу: это был ответ Савельича
на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
Неожиданные происшествия, имевшие важное влияние
на всю
мою жизнь, дали вдруг
моей душе сильное и благое потрясение.
Я невольно стиснул рукоять
моей шпаги, вспомня, что накануне получил ее из ее рук, как бы
на защиту
моей любезной.
Я глядел смело
на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных
моих товарищей.
— Лежит,
моя голубушка, у меня
на кровати, там за перегородкою, — отвечала попадья.
«Ну, братцы, — сказал Пугачев, — затянем-ка
на сон грядущий
мою любимую песенку.
— Струсил ты, признайся, когда молодцы
мои накинули тебе веревку
на шею?
— Как я могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не
моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих.
На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба
моя понадобится? Голова
моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе
на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрема клонит».
Я пришел к себе
на квартиру и нашел Савельича, горюющего по
моем отсутствии. Весть о свободе
моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости в порядке. Народ пошел провожать Пугачева. Я остался
на площади один с Савельичем. Дядька
мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
Я пошел
на квартиру, мне отведенную, где Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени. Читатель легко себе представит, что я не преминул явиться
на совет, долженствовавший иметь такое влияние
на судьбу
мою. В назначенный час я уже был у генерала.
Мнение
мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса. Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса
на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»
Все мнения оказались противными
моему. Все чиновники говорили о ненадежности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек, за крепкой каменной стеною, нежели
на открытом поле испытывать счастие оружия. Наконец генерал, выслушав все мнения, вытряхнул пепел из трубки и произнес следующую речь...
— Государи
мои! должен я вам объявить, что с
моей стороны я совершенно с мнением господина прапорщика согласен: ибо мнение сие основано
на всех правилах здравой тактики, которая всегда почти наступательные движения оборонительным предпочитает.
Тут он остановился и стал набивать свою трубку. Самолюбие
мое торжествовало. Я гордо посмотрел
на чиновников, которые между собою перешептывались с видом неудовольствия и беспокойства.
— Но, государи
мои, — продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, — я не смею взять
на себя столь великую ответственность, когда дело идет о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей
моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками — отражать.
Несмотря
на чувства, исключительно меня волновавшие, общество, в котором я так нечаянно очутился, сильно развлекало
мое воображение.
Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо
мое намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обдумать то,
на что решался, отвечал
на вопрос Пугачева...
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что
мои ребята смотрели
на тебя косо; а старик и сегодня настаивал
на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
— С Федор Федоровичем? А как же нет? С вашими енаралами ведь я же управляюсь; а они его бивали. Доселе оружие
мое было счастливо. Дай срок, то ли еще будет, как пойду
на Москву.
Сердце
мое заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где
на стене висел еще диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия [Эпитафия — надгробная, надмогильная надпись.] прошедшему времени.
Швабрин остановился
на лестнице. «Государь! — сказал он. — Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене
моей».
Марья Ивановна быстро взглянула
на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Я кинулся к ней, но в эту минуту очень смело в комнату втерлась
моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную.
Я бросился
на крыльцо. Караульные не думали меня удерживать, и я прямо вбежал в комнату, где человек шесть гусарских офицеров играли в банк. [Банк — карточная азартная игра.] Майор метал. Каково было
мое изумление, когда, взглянув
на него, узнал я Ивана Ивановича Зурина, некогда обыгравшего меня в симбирском трактире!
Зная упрямство дядьки
моего, я вознамерился убедить его лаской и искренностию. «Друг ты
мой, Архип Савельич! — сказал я ему. — Не откажи, будь мне благодетелем; в прислуге здесь я нуждаться не стану, а не буду спокоен, если Марья Ивановна поедет в дорогу без тебя. Служа ей, служишь ты и мне, потому что я твердо решился, как скоро обстоятельства дозволят, жениться
на ней».
Но между тем странное чувство отравляло
мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты
на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении
моей невесты из рук гнусного Швабрина.