Неточные совпадения
«Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от яикского войскового атамана Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий,
был также войсковым атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году и слышал в молодости от столетней же бабки своей, что она,
будучи лет двадцати от роду, знала очень старую татарку, по имени Гугниху, рассказывавшую ей следующее: «Во время Тамерлана один донской казак, по имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей из казаков же и одним татарином, удалился с Дона для грабежей на восток,
сделал лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала и, найдя окрестности оного необитаемыми, поселился в них.
Начальникам окрестных губерний велено
было, с их стороны,
делать нужные распоряжения.
Во время его отсутствия Рейнсдорп хотел
сделать вылазку, и 30-го, ночью, войско выступило
было из городу; но лошади, изнуренные бескормицей, падали и дохли под тяжестью артиллерии, а несколько казаков бежало. Валленштерн принужден
был возвратиться.
Со всем тем, с надеждою на бога,
буду делать, что только в моей возможности
будет.
9. Во время ж той мужа ее поимки сказывал он атаману и на сборе всем казакам, что
был в Моздоке, но что
делал, потому ж не знает.
Мятежники, притаясь, подпустили их к самой крепости и вдруг
сделали сильную вылазку, но
были удержаны двумя эскадронами, подкреплявшими первых.
Михельсон на Саткинском заводе, спасенном его быстротою,
сделал первый свой роздых по выступлению из-под Уфы. Через два дня пошел он против Пугачева и Салавата и прибыл на берег Ая. Мосты
были сняты. Мятежники на противном берегу, видя малочисленность его отряда, полагали себя в безопасности.
Кама
была открыта, и Казань в опасности. Брант наскоро послал в пригород Осу майора Скрыпицына с гарнизонным отрядом и с вооруженными крестьянами, а сам писал князю Щербатову, требуя немедленной помощи. Щербатов понадеялся на Обернибесова и Дуве, которые должны
были помочь майору Скрыпицыну в случае опасности, и не
сделал никаких новых распоряжений.
Если Потемкин и Брант
сделали бы свое дело и успели удержаться хоть несколько часов, то Казань
была бы спасена.
Прочие начальники наскоро
сделали некоторые военные распоряжения, ибо, несмотря на разбитие Пугачева, знали уже, сколь
был опасен сей предприимчивый и деятельный мятежник.
Старались перехватить ему дорогу; но войска, рассеянные на великом пространстве, не могли всюду
поспевать и
делать скорые обороты.
Державин утверждал, что около конторских магазинов, внутри города, должно
было сделать укрепления, перевезти туда казну, лодки на Волге сжечь, по берегу расставить батареи и идти навстречу Пугачеву.
Пугачев громко стал их уличать и сказал: «Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали принять на себя имя покойного великого государя; я долго отрицался, а когда и согласился, то все, что ни
делал,
было с вашей воли и согласия; вы же поступали часто без ведома моего и даже вопреки моей воли».
[Я охотно удовлетворю, сударь, ваше любопытство насчет Пугачева; мне это тем легче
сделать, что вот уже месяц как он захвачен, или, говоря точнее, связан и закован своими собственными людьми в необитаемой равнине между Волгой и Яиком, куда он
был загнан войсками, посланными против них со всех сторон.
Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения, и положение было все то же; и он всё терпел, потому что больше
делать было нечего, как терпеть, каждую минуту думая, что он дошел до последних пределов терпения и что сердце его вот-вот сейчас разорвется от сострадания.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж
сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все
сделать, все, все, все!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что
делать? и на Онуфрия несешь.
Судья тоже, который только что
был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Хотели
было даже меня коллежским асессором
сделать, да, думаю, зачем.