Неточные совпадения
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение,
не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович
так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
«Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе
не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье
такое ж, как вашим собакам».
Слух о сем происшествии в тот же день дошел до Кирила Петровича. Он вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (
так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе. Таковые подвиги были ему
не в диковину. Но мысли его вскоре приняли другое направление.
— Ох, барин, слышали
так и мы. На днях покровский пономарь сказал на крестинах у нашего старосты: полно вам гулять; вот ужо приберет вас к рукам Кирила Петрович. Микита кузнец и сказал ему: и полно, Савельич,
не печаль кума,
не мути гостей. Кирила Петрович сам по себе, а Андрей Гаврилович сам по себе, а все мы божьи да государевы; да ведь на чужой рот пуговицы
не нашьешь.
— Во владение Кирилу Петровичу! Господь упаси и избави: у него часом и своим плохо приходится, а достанутся чужие,
так он с них
не только шкурку, да и мясо-то отдерет. Нет, дай бог долго здравствовать Андрею Гавриловичу, а коли уж бог его приберет,
так не надо нам никого, кроме тебя, наш кормилец.
Не выдавай ты нас, а мы уж за тебя станем. — При сих словах Антон размахнул кнутом, тряхнул вожжами, и лошади его побежали крупной рысью.
Егоровна от имени его пригласила попа и весь причет церковный на похоронный обед, объявив, что молодой барин
не намерен на оном присутствовать, и
таким образом отец Антон, попадья Федотовна и дьячок пешком отправились на барский двор, рассуждая с Егоровной о добродетелях покойника и о том, что, по-видимому, ожидало его наследника. (Приезд Троекурова и прием, ему оказанный, были уже известны всему околодку, и тамошние политики предвещали важные оному последствия).
— Ах, батька! и мы хотели зазвать весь околодок, да Владимир Андреевич
не захотел. Небось у нас всего довольно, есть чем угостить, да что прикажешь делать. По крайней мере коли нет людей,
так уж хоть вас употчую, дорогие гости наши.
— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, бог свидетель, ни единой капли во рту
не было… да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело, подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского двора… Эк они храпят, окаянные; всех бы разом,
так и концы в воду.
— Подойди сюда, Маша: скажи ты этому мусье, что
так и быть, принимаю его; только с тем, чтоб он у меня за моими девушками
не осмелился волочиться,
не то я его, собачьего сына… переведи это ему, Маша.
Собралось
такое множество почетных богомольцев, что простые крестьяне
не могли поместиться в церкви и стояли на паперти и в ограде.
— Гм, постараемся. Давно, давно стараются, а проку все-таки нет. Да правда, зачем и ловить его. Разбои Дубровского благодать для исправников: разъезды, следствия, подводы, а деньга в карман. Как
такого благодетеля извести?
Не правда ли, господин исправник?
— Люблю молодца за искренность, — сказал Кирила Петрович, — а жаль покойного нашего исправника Тараса Алексеевича; кабы
не сожгли его,
так в околодке было бы тише. А что слышно про Дубровского? где его видели в последний раз?
— «Что
такое? что с тобою сделалось?» Он мне: «Матушка Анна Савишна, разбойники ограбили; самого чуть
не убили, сам Дубровский был тут, хотел повесить меня, да сжалился, и отпустил, зато всего обобрал, отнял и лошадь и телегу».
— А! — сказал Кирила Петрович, — кстати: прочти-ка, а мы послушаем;
не худо нам знать его приметы; авось в глаза попадется,
так не вывернется.
— Нет, — продолжал Кирила Петрович, — уж
не видать нам
такого исправника, каков был покойник Тарас Алексеевич!
На первый случай отряжу человек двадцать,
так они и очистят воровскую рощу; народ
не трусливый, каждый в одиночку на медведя ходит, от разбойников
не попятятся.
— Как
не помнить, — сказал Антон Пафнутьич почесываясь, — очень помню.
Так Миша умер. Жаль Миши, ей-богу жаль! какой был забавник! какой умница! эдакого медведя другого
не сыщешь. Да зачем мусье убил его?
«Храпит бестия француз, — подумал Антон Пафнутьич, — а мне
так сон и в ум нейдет. Того и гляди воры войдут в открытые двери или влезут в окно, а его, бестию, и пушками
не добудишься».
— Подождет, Пахомовна; на конюшне всего три тройки, четвертая отдыхает. Того и гляди подоспеют хорошие проезжие;
не хочу своею шеей отвечать за француза. Чу,
так и есть! вон скачут. Э-ге-ге, да как шибко; уж
не генерал ли?
— Простите, — сказал Дубровский, — меня зовут, минута может погубить меня. — Он отошел, Марья Кириловна стояла неподвижно, Дубровский воротился и снова взял ее руку. — Если когда-нибудь, — сказал он ей нежным и трогательным голосом, — если когда-нибудь несчастие вас постигнет и вы ни от кого
не будете ждать ни помощи, ни покровительства, в
таком случае обещаетесь ли вы прибегнуть ко мне, требовать от меня всего — для вашего спасения? Обещаетесь ли вы
не отвергнуть моей преданности?
—
Так сыскать его, — закричал Троекуров, начинающий сумневаться. — Покажи мне твои хваленые приметы, — сказал он исправнику, который тотчас и подал ему бумагу. — Гм, гм, двадцать три года… Оно
так, да это еще ничего
не доказывает. Что же учитель?
Старинный сад с его стрижеными липами, четвероугольным прудом и правильными аллеями ему
не понравился; он любил английские сады и
так называемую природу, но хвалил и восхищался; слуга пришел доложить, что кушание поставлено.
—
Так если ты меня любишь, сбегай туда поскорей и положи в дупло вот это кольцо, да смотри же, чтоб никто тебя
не видал.
— Тут замешалась Марья Кириловна. Признавайся во всем или
так отдеру тебя розгою, что ты и своих
не узнаешь.
— Если ты мне во всем признаешься,
так я тебя
не высеку, дам еще пятак на орехи.
Не то я с тобою сделаю то, чего ты
не ожидаешь. Ну!
Таким образом проехали они около десяти верст, лошади неслись быстро по кочкам проселочной дороги, и карета почти
не качалась на своих английских рессорах.