Неточные совпадения
По моему мнению, судя по их образу жизни, прямо бы надобно
было заключить, что они богаты; но нашлись подозрительные умы, которые будто бы очень хорошо знали, что у Кураевых всего 150 мотаных и промотанных душ, что денег ни гроша и что
хотя Владимир Андреич и рассказывал, что он очень часто получает наследства, но живет он, по словам тех же подозрительных умов, не совсем благородными аферами, начиная с займа, где только можно, и кончая обделыванием разного рода маленьких подрядцев.
— Так, стало
быть, ты
хочешь уехать, опять с нами расстаться надолго?
— Эка важность, барыня! — И он уж
хотел было обхватить ее за талию, но она дотронулась до дерзкой руки утюгом; тот невольно отдернул ее, и горничная, пользуясь минутой свободы, юркнула в сени. — Эка, пострел, хорошенькая! — заметил Масуров, глядя ей вслед.
Павел
хотел было отказаться, но ему жаль стало сестры, и он снова сел на прежнее место. Через несколько минут в комнату вошел с нянькой старший сын Лизаветы Васильевны. Он, ни слова не говоря и только поглядывая искоса на незнакомое ему лицо Павла, подошел к матери и положил к ней головку на колени. Лизавета Васильевна взяла его к себе на руки и начала целовать. Павел любовался племянником и, кажется, забыл неприятное впечатление, произведенное на него зятем: ребенок
был действительно хорош собою.
В продолжение всего своего младенчества он почти не давал голоса и только, бывало, покряхтит, когда
захочет есть.
Анна Петровна внимательно слушала сына,
хотя ничего не понимала из его слов; но более всего Павел любил
быть один, лежать на кровати и мечтать.
Я не могу верить!..» — говорила она и решительно
было не
хотела отдавать вещей пришедшему за ними немцу.
Гости же Феоктисты Саввишны в отношении особ высшего круга держали себя почтительно, а хозяйка оказывала им исключительное внимание,
хотя в то же время все почти знали, что эти особы — пуф, или, как говорили многие, сидят на овчинах, а бьют с соболей, то
есть крепко небогаты.
У дамы
были действительно странные глаза: они
были, если
хотите, и черные, но как будто бы кто-то толкал их изнутри, и им сильно хотелось выпрыгнуть.
Эти глаза
были, впрочем, совершенно другого свойства: они уходили внутрь, и как владетельница их ни растягивала свои красноватые веки, глаза прятались и никак не
хотели показаться на свет.
— Да за что же вы меня-то мучите, за что же я-то терзаюсь? Вы, можно сказать, мои злодеи; в ком мое утешение? О чем я всегда старалась? Чтобы
было все прилично… хорошо… что же на поверку вышло? Мерзость… скверность… подлость… Я девок своих за это секу и ссылаю в скотную. Бог с вами, бог вас накажет за ваши собственные поступки. Съездить не
хочешь! Лентяй ты, сударь, этакий тюфяк… ты решительно без всяких чувств, жалости ни к кому не имеешь!
Надя встала и
хотела было идти.
— Ты должна ей говорить, что ей необходимо выйти замуж, потому что этого
хотят родители, а родителей должно уважать, — что папенька, то
есть я, рассердится и отдаст в монастырь… ступай!
Павел
хотел было дать ему денег, а вместе с тем вспомнил, что и всем следовало бы дать; но денег с ним не
было; это еще более его сконфузило.
Павел
хотел было идти за корзинкой; но Владимир Андреич
был столько вежлив, что не позволил ему этого сделать и просил его просто подвести к шкафу, где хранилось серебро. Павел провел своего гостя в угольную комнату и представил ему на рассмотрение два огромные стеклянные шкафа с серебром, фарфором и хрусталем.
— Что это, батюшка Владимир Андреич? Да я-то на что? Худа ли, хороша ли, все-таки сваха. В этом-то теперь и состоит мое дело, чтобы все
было прилично: на родных-то нечего надеяться. Перепетуя Петровна вышла гадкая женщина, просто ехидная: я только говорить не
хочу, а много я обид приняла за мое что называется расположение.
Владимир Андреич
был в кабинете; разговор не вязался,
хотя Марья Ивановна несколько раз и начинала: спросила Павла о матери, заметила, что сыра погода и что поэтому у Юлии очень голова болит, да и у ней самой начинает разбаливаться.
Они непременно
хотели присутствовать при венчании и потом уже проехать к Кураевым, где
был назначен парадный танцевальный вечер.
Павлу, кажется,
было очень неловко: он видел, что на него взглядывали искоса все дамы, а некоторые из мужчин,
хотя почти ему незнакомые, никак не могли удержаться, чтобы не сделать несколько двусмысленных намеков.
Павел, подглядывавший потихоньку всю эту сцену,
хотел было, при начале лечения Масурова, выйти и остановить его; но увидя, что жена пришла в чувство, он только перекрестился, но войти не решился и снова сел на прежнее место.
С юных лет он
хотел быть чем-то выше посредственности и, может
быть, достигнул бы этого; но люди и страсти испортили его на первых порах.
М-me Бешметева
хотела было рассердиться, но франт посмотрел на нее таким убедительным взором, что она только вздохнула.
Но когда она возвратилась домой, силы ее оставили; бледная, истерзанная, упала она на кресло и долго сидела в таком положении, а потом позвала
было к себе Костю, игравшего у окошка бумажною лошадкою,
хотела ласкать его, заговаривала с ним, но все напрасно — слезы невольно текли по щекам ее.
Услышав, что у ней уже с полгода
есть небольшое кровохаркание, и прекратив, как он выражался, сильное воспаление, он
хотел приняться лечить ее радикально против золотухи.
«Я знаю, где вы. Там вы, с вашим любовником, конечно, счастливее, чем
были с вашим мужем. Участь ваша решена: я вас не стесняю более, предоставляю вам полную свободу; вы можете оставаться там сегодня, завтра и всю жизнь. Через час я пришлю к вам ваши вещи. Я не
хочу вас ни укорять, ни преследовать; может
быть, я сам виноват, что осмелился искать вашей руки, и не знаю, по каким причинам, против вашего желания, получил ее».
— Вот прекрасно! Вы
хотите, чтобы при вас же
была дуэль.
— Нет, Александр, я не могу скрываться, я сегодня же скажу ему, что я люблю тебя, и пусть он делает, что
хочет, — пусть убьет меня, пусть прогонит. Я решительно не могу без тебя жить. Друг мой, милый мой! Возьми меня к себе, спаси меня от этого злодея; увези меня куда-нибудь, — я
буду служить тебе,
буду рабою твоею.
Такого рода системе воспитания
хотел подвергнуть почтенный профессор и сироту Бахтиарова; но, к несчастию, увидел, что это почти невозможно, потому что ребенок
был уже четырнадцати лет и не знал еще ни одного древнего языка и, кроме того, оказывал решительную неспособность выучивать длинные уроки, а лет в пятнадцать, ровно тремя годами ранее против системы немца, начал обнаруживать явное присутствие страстей, потому что, несмотря на все предпринимаемые немцем меры, каждый почти вечер присутствовал за театральными кулисами, бегал по бульварам, знакомился со всеми соседними гризетками и, наконец, в один прекрасный вечер пойман
был наставником в довольно двусмысленной сцене с молоденькой экономкой, взятою почтенным профессором в дом для собственного комфорта.
Проклиная жестокий климат и дурную почву, Бахтиаров переселился в губернский город и с первого же появления в свете сделался постоянным и исключительным предметом разговоров губернских дам, что, конечно,
было результатом его достоинств: привлекательную наружность его читатель уже знает, про французский, немецкий, английский языки и говорить нечего — он знал их в совершенстве; разговор его
был, когда он
хотел, необыкновенно занимателен и остроумен, по крайней мере в это верили, как в аксиому, все дамы.
— Хорошо, я не
буду говорить, только дай мне слово ехать с ней вместе в деревню. Как
хочешь понимай ее сам, но общественно ее бесславить ты не имеешь права, потому что сам женился на ней против ее воли.
Фаддей за любезное ему дело принялся, как и надобно ожидать от истого охотника, горячо, то
есть провел моего героя верст пять по болоту, убил двух уток и одного даже бекаса и
хотел уже вести барина еще далее, к месту, где, по его словам,
была уйма рябчиков.
Помните, как вы мне говорили еще задолго до свадьбы, что он уединение любит, я тогда, конечно, говорить не
хотела, а сама с собой подумала:
пьет, думаю, и
пьет, должно
быть запоем.