Неточные совпадения
Что касается до Марьи Ивановны, то это было какое-то существо совершенно безличное, и она служила только слабым отражением своего супруга: что бы она вам ни говорила, вы непременно это слышали,
за несколько
дней, от Владимира Андреича.
Павел принялся было и
за книги, но корешковые переплеты устояли против его рук, и он удовольствовался только тем, что подложил их к печке, видно, с намерением сжечь их на другой
день.
О своей физической силе и охотничьих своих способностях он тоже отзывался не очень скромно: с божбой и клятвою уверял он своих слушателей, что в прежние годы останавливал шесть лошадей, взявшись обеими руками
за заднее каретное колесо, бил пулей бекасов и затравливал с четырьмя борзыми собаками в один
день по двадцати пар волков.
10 октября, в
день своего рождения, она, кажется, исполнила свое намерение:
за ужином она много поила Павла вином, а потом пришла к нему в комнату и очень долго там сидела.
В
день собрания он очень много занимался своим туалетом, долго смотрелся в зеркало, несколько раз умылся, завился сначала сам собственноручно, но, оставшись этим недоволен, завился в другой раз через посредство цирюльника, и все-таки остался недоволен; даже совсем не хотел ехать, тем более что горничная прескверно вымыла манишку,
за что Павел, сверх обыкновения, рассердился; но спустя несколько времени он снова решился.
— Время такое, насморки везде. А я так сегодня целый
день не бывала дома; бездомовница такая сделалась, что ужас; теперь вот у вас сижу, после обеда была у вашей тетушки… как она вас любит! А целое утро и обедала я у Кураевых… Что это
за прекрасное семейство!
— Конечно, хорошо. А все-таки ужасный человек: ты не знаешь еще всего… Помнишь, как он летом
за мной ухаживал? Ну, я думала, что он в самом
деле ко мне неравнодушен.
— Благодарю вас
за откровенность; я, признаться сказать… вы извините меня; теперь, конечно, прошлое
дело, — я, признаться, как-то не решался… мало даже советовал… но, заметя ее собственное желание… счел себя не вправе противоречить; голос ее сердца в этом случае старше всех… у нее были прежде, даже и теперь много есть женихов — очень настоятельных искателей; но что ж делать? не нравятся…
— Что это, батюшка Владимир Андреич? Да я-то на что? Худа ли, хороша ли, все-таки сваха. В этом-то теперь и состоит мое
дело, чтобы все было прилично: на родных-то нечего надеяться. Перепетуя Петровна вышла гадкая женщина, просто ехидная: я только говорить не хочу, а много я обид приняла
за мое что называется расположение.
За столом занимал всех разговорами, как и прежде, Владимир Андреич. Он рассказывал Павлу об одном богатом обеде, данном от дворянства какому-то важному человеку, и что он в означенном обеде, по его словам, был выбран главным распорядителем и исполнил свое
дело очень недурно, так что важный человек после обеда расцеловал его. К концу стола Павлу подали письмо. Эта была записка от Феоктисты Саввишны, следующего содержания и уже известной ее орфографии...
Вышед из-за стола, Павел написал Феоктисте Саввишне ответ, в котором благодарил ее
за беспокойство и просил привезти к нему вещи на другой
день, а потом тотчас же вместе с Владимиром Андреичем отправился делать покупки.
Она приехала к нему и, намылив, как водится, ему голову
за то, что он начинал хорошее
дело тайком, стала хлопотать и даже снова помирилась с Феоктистой Саввишной.
На другой
день свадьбы в чайной дома Кураевых происходил следующий разговор, который ключница Максимовна, пользовавшаяся от господ большим доверием
за пятнадцатилетние перед ними сплетни на всю остальную братию, вела с одною ее знакомой торговкою.
Она некоторым образом действительно была права в своем неудовольствии на Бешметевых: во-первых, если читатель помнит поступок с нею Владимира Андреича на свадьбе, то, конечно, уже согласится, что это поступок скверный; во-вторых, молодые, делая визиты, объехали сначала всех знатных знакомых, а к ней уже пожаловали на другой
день после обеда, и потом, когда она начала им
за это выговаривать, то оболтус-племянник по обыкновению сидел дураком, а племянница вздумала еще вздернуть свой нос и с гримасою пропищать, что «если, говорит, вам неприятно наше посещение, то мы и совсем не будем ездить», а после и кланяться перестала.
Старуха целую осень заметно слабела, а этот
день с нею повторился параличный припадок; послали
за доктором, который поставил ей около десятка горчичников и обещался ночью еще раз заехать.
— Потом я после обеда поехала
за этим платьем; приезжаю — уж совсем не то: «Я, говорит, не могу ехать, матушка умирает…» Ну ведь, знаете, папа, она каждый
день умирает.
— И сегодня, — отвечала горничная. — А этта так все
за книжками будто бы посылала к нему, раза по два в
день. Ну, а уж известно, какие книжки-то.
— В том-то и
дело, что хотят ехать одни; это-то и беспокоит Юлию Владимировну. Пошлите-ка
за ним, родная, да поговорите с ним. Я бы ему сама сказала, да мое
дело стороннее, как-то неловко. Я вот хоть тут
за ширмами посижу, а вы ему поговорите.
С другой же стороны, она знала, что госпожу Пономареву отклонить от какого бы то ни было
дела, в котором она уже приняла участие, не было никакой возможности, а потому ограничилась только тем, что отослала сваху в мезонин к детям и тотчас же послала
за братом.
— Ну вот, матушка, дело-то все и обделалось, извольте-ка сбираться в деревню, — объявила она, придя к Бешметевой. — Ну уж, Юлия Владимировна, выдержала же я
за вас стойку. Я ведь пошла отсюда к Лизавете Васильевне. Сначала было куды — так на стену и лезут… «Да что, говорю я, позвольте-ка вас спросить, Владимир-то Андреич еще не умер, приедет и из Петербурга, да вы, я говорю, с ним и не разделаетесь
за этакое, что называется, бесчестие». Ну, и струсили. «Хорошо, говорят, только чтобы ехать в деревню».
Одни говорили, что Юлия, влюбившись в Бахтиарова, ушла к нему ночью; муж, узнав об этом, пришел было
за ней, но его выгнали, и он был столько глуп, что не в состоянии был ничего предпринять; что на другой
день поутру Юлия возвратилась к мужу, потому что Бахтиаров, которому она, видно, наскучила, прогнал ее, и что теперь между ними все уже кончено.
Желание, хотя и невысказанное, познакомиться с Бешметевыми
разделяли также бедные дворянки, для получения законного права выносить на моих героев всевозможные сплетни,
за которые они обыкновенно получают от своих покровителей место
за столом и поношенные платья.
Приехав домой, впрочем, она не видала Павла и встретилась с ним уже на другой
день за обедом. Бешметев даже не спросил жены, где она была целый
день.
Поэтому она ничего и не говорила Павлу, который, приехав из города, вел себя по-прежнему, то есть целые
дни не видался с женою, а
за обедом говорил ей колкости.
Фаддей
за любезное ему
дело принялся, как и надобно ожидать от истого охотника, горячо, то есть провел моего героя верст пять по болоту, убил двух уток и одного даже бекаса и хотел уже вести барина еще далее, к месту, где, по его словам, была уйма рябчиков.
— Не говорите этого, Перепетуя Петровна, не претендуйте на меня, — перебила Феоктиста Саввишна, — вы знаете, я думаю, мой характер, где не мое
дело, а особенно в семейных неприятностях, я никогда не вмешиваюсь;
за это, можно сказать, все меня здесь и любят, потому что болтовни-то от меня пустой не слышат. Что я вам могла написать? Одно только огорчение доставить; так уж извините, как вы там хотите понимайте меня, а мне ваше-то здоровье дорого не меньше своего.