Неточные совпадения
С этого времени жизнь Павла сделалась гораздо комфортабельнее:
в комнате его поставлена была новая мебель, и даже приделано было новое драпри к окошку; про стол и говорить нечего: его кормили как на убой;
сама титулярная советница начала просиживать целые
дни в его комнате; последнее, кажется, очень надоедало Павлу, потому что он каждый раз, когда входила к нему хозяйка, торопился раскрыть книгу и принимался читать.
«Поеду, непременно поеду», — говорил он
сам с собою, и только
день отъезда откладывал
в дальний ящик…
Впрочем, Павел все это только думал, сестре же говорил: «Конечно, недурно… но ведь как?..» Со времени появления
в голове моего героя мысли о женитьбе он начал чувствовать какое-то беспокойство, постоянное волнение
в крови: мечтания его сделались как-то раздражительны, а желание видеть Юлию еще сильнее, так что через несколько
дней он пришел к сестре и
сам начал просить ее ехать с ним
в собрание, где надеялся он встретить Кураевых.
В день собрания он очень много занимался своим туалетом, долго смотрелся
в зеркало, несколько раз умылся, завился сначала
сам собственноручно, но, оставшись этим недоволен, завился
в другой раз через посредство цирюльника, и все-таки остался недоволен; даже совсем не хотел ехать, тем более что горничная прескверно вымыла манишку, за что Павел, сверх обыкновения, рассердился; но спустя несколько времени он снова решился.
— Да какой черт ею жертвует? Не
в Сибирь ссылают, замуж выдают; она, я думаю,
сама этого желает. Жертвуют ею!
В этом
деле скорей наш брат жертвует. Будь у меня состояние, я, может быть,
в зятья-то пригнул бы и не такого человека.
Он с восторгом помышлял, что завтрашний
день опять увидит брюнетку, будет видеть каждый
день, может быть, найдет случай сказать ей, как он ее давно любит, может быть она
сама ему признается
в том. «Как-то она об этом скажет?
— Свадьба такое
дело, — продолжал Владимир Андреич, — что тут каждый человек, начиная с
самого себя, обновляется во всем, вступает некоторым образом
в другую сферу и запасается уже на новую жизнь.
Владимир Андреич говорил, что ничего, чтобы не беспокоилась, а потом объявил, что он был сейчас у Бешметева,
в котором нашел прекраснейшего и благороднейшего человека, но что он, то есть Бешметев, еще немного молод и, как видно,
в свадебных
делах совершенно неопытен и даже вряд ли знает обычай дарить невесту вещами, материею на платье и тому подобными безделушками, но что ему
самому, Владимиру Андреичу, говорить об этом было как-то неловко: пожалуй, еще покажется жадностию, а порядок справить для общества необходимо.
— Ну, Павел Васильич, дай тебе бог счастия, дай бог, чтобы твоя будущая жена была тебе и нам на утешение. Нас тоже не забывай: мы тебе не чужие, а родные. Можно сказать, что все мы живем
в тебя; конечно, супружество —
дело великое, хоть
сама и не испытала, а понимаю: тут иной человек, иные и мысли. Ну, с богом, тронемтесь.
Хозяйством молодая барыня ничего не занимается, даже стол приказывает
сам Павел Васильич, а она все для себя изволит делать наряды, этта на
днях отдала одной портнихе триста рублей; что молодые почивают
в разных комнатах...
Юлия Владимировна взяла себе кабинет Павла Васильича и все окошки обвешала тонкой-претонкой кисеей, а барин почивает
в угольной,
днем же постель убирается; что у них часто бывают гости, особенно Бахтиаров, что и
сами они часто ездят по гостям, — Павлу Васильичу иногда и не хочется, так Юлия Владимировна сейчас изволит закричать, расплачутся и
в истерику впадут.
Павел сидел потупившись и, кажется, вполне соглашался с словами Владимира Андреича, будучи
сам убежден, что Перепетуе Петровне не
в свое
дело не следовало мешаться.
На это письмо Бахтиаров на другой
день прислал
самый страстный ответ,
в котором, проклиная судьбу, признавался, что он жениться не может, потому что женат, но умолял Лизу любить его по-прежнему и не проклинать его.
Она очень сожалела, что на этакий случай
в городе нет Перепетуи Петровны, которая, рассердившись на племянника, все лето жила
в деревне и даже на зиму не хотела приезжать
в город, чтобы только не видеть семейного сраму, и которая, конечно бы,
в этом
деле приняла
самое живое участие и помогла бы ей уговорить Павла.
—
В том-то и
дело, что хотят ехать одни; это-то и беспокоит Юлию Владимировну. Пошлите-ка за ним, родная, да поговорите с ним. Я бы ему
сама сказала, да мое
дело стороннее, как-то неловко. Я вот хоть тут за ширмами посижу, а вы ему поговорите.
На третий
день Юлия
сама уже решилась сказать мужу, что завтрашний
день приедет к ним отплатить визит Санич, с которою она познакомилась
в прошлое воскресенье. Павел на это ничего не отвечал, но только на другой
день, еще часу
в десятом утра, уехал
в город.
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на
днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не
в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
Неточные совпадения
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все
дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким
самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
«Орудуй, Клим!» По-питерски // Клим
дело оборудовал: // По блюдцу деревянному // Дал дяде и племяннице. // Поставил их рядком, // А
сам вскочил на бревнышко // И громко крикнул: «Слушайте!» // (Служивый не выдерживал // И часто
в речь крестьянина // Вставлял словечко меткое // И
в ложечки стучал.)
В день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом за бурушкой //
Сама я
в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла.
Дела-то все недавние, // Я был
в то время старостой, // Случился тут — так слышал
сам, // Как он честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?