Неточные совпадения
Часу
в шестом Перепетуя Петровна проснулась и пробыла несколько минут
в том
состоянии, когда человек
не знает еще хорошенько, проснулся он или нет, а потом старалась припомнить, день
был это или ночь; одним словом, она заспалась, что, как известно, часто случается с здоровыми людьми, легшими после сытного обеда успокоить свое бренное тело.
Были слухи, будто бы Марья Ивановна говорила иногда и от себя, высказывала иногда и личные свои мнения, так, например, жаловалась на Владимира Андреича, говорила, что он решительно ни
в чем
не дает ей воли, а все потому, что взял ее без
состояния, что он человек хитрый и хорош только при людях; на дочерей своих она тоже жаловалась, особенно на старшую, которая, по ее словам, только и боялась отца.
Павел, получивший от медика приказание
не беспокоить мать
в подобном
состоянии, позвал сестру, и оба они уселись
в гостиной. Долго
не вязался между ними разговор: они так давно
не видались, у них
было так много горя, что слово как бы
не давалось им для выражения того, что совершалось
в эти минуты
в их сердцах; они только молча менялись ласковыми взглядами.
Видно, Лизавете Васильевне
было очень жаль этих денег: она
не в состоянии была выдержать себя и заплакала; она
не скрыла и от брата своего горя — рассказала, что имение их
в Саратовской губернии продано и что от него осталось только пять тысяч рублей, из которых прекрасный муженек ее успел уже проиграть больше половины; теперь у них осталось только ее
состояние, то
есть тридцать душ.
Павел
не знал ни одного обычного
в то время приема молодых людей: он
не умел ни закладывать за жилет грациозно руку, ни придерживать живописно этою рукою шляпу, слегка прижав ее к боку, ни выступить умеренно вперед левою ногою, а тем более
не в состоянии был ни насмешливо улыбаться, ни равнодушно смотреть; выражение лица его
было чересчур грустно и отчасти даже сердито.
— Да какой черт ею жертвует?
Не в Сибирь ссылают, замуж выдают; она, я думаю, сама этого желает. Жертвуют ею!
В этом деле скорей наш брат жертвует.
Будь у меня
состояние, я, может
быть,
в зятья-то пригнул бы и
не такого человека.
«Прости меня, Поль, — писала она, — что я уехала,
не сказав тебе, оставила тебя
в такое время. Я
не могла поступить иначе: этого требуют от меня мой долг и мои бедные дети. О самой себе я расскажу тебе после, когда
буду сама
в состоянии говорить об этом, а теперь женись без меня; молись, чтобы тебе бог дал счастия, о чем молюсь и я; но ты, ты должен
быть счастлив с своею женою. Прощай».
Перепетуя Петровна, несмотря на девическое
состояние, никому
не уступила чести
быть посаженой матерью жениха, пунктуально доказывая, что девушка
в пятьдесят лет все равно что дама; а
в посаженые отцы для Павла Владимиром Андреичем
был вызван сосед по деревне, который по сю пору все со слезами вспоминал Василья Петровича, его друга, соседа и сослуживца.
Проговоря это, Юлия вышла
в угольную и, надувши губы, села на диван. Спустя несколько минут она начала потихоньку плакать, а потом довольно громко всхлипывать. Павел прислушался и тотчас догадался, что жена плачет. Он тотчас
было встал, чтоб идти к ней, но раздумал и опять сел. Всхлипывания продолжались. Герой мой
не в состоянии был долее выдержать свой характер: он вышел
в угольную и несколько минут смотрел на жену. Юлия при его приходе еще громче начала рыдать.
Юлия сначала с презрением улыбалась; потом
в лице ее появились какие-то кислые гримасы, и при последних словах Перепетуи Петровны она решительно
не в состоянии была себя выдержать и, проговоря: «Сама дура!», — вышла
в угольную, упала на кресла и принялась рыдать, выгибаясь всем телом. Павел бросился к жене и стал даже перед нею на колени, но она толкнула его так сильно, что он едва устоял на месте. Перепетуя Петровна, стоя
в дверях, продолжала кричать...
Павел вздохнул и
не в состоянии был ничего сказать. Явилась Перепетуя Петровна и рассказала Масурову,
в чем дело
было.
Дочь моя так воспитана, что она решительно
не только
не испытала на себе, даже
не видала,
не слыхала ничего подобного; даже
не в состоянии была передать мне всех сальных выражений: у нее язык
не поворачивается!
В состоянии ли, например, она
не только полюбить другого мужчину, — но, боже мой! — даже подумать о другом, кроме него, тогда как он, может
быть, теперь,
в эту минуту, счастлив с другою, с которою смеется над нею и над ее любовью?
Она
не в состоянии была даже подождать экипажа и пешком отправилась к Масуровым.
Юлия
была в тревожном
состоянии и едва могла выслушивать любезности Масурова, который уверял ее, что он никому
в мире так
не завидует, как Павлу.
— Если он меня прогонит или
будет кричать, я сегодня же приду к тебе. Я
не в состоянии с ним жить.
Все это говорил кучер, везя Юлию домой, которая и сама
была в таком тревожном
состоянии, что, кажется, ничего
не слышала и
не понимала, что вокруг нее происходит; но, впрочем, приехав домой, она собралась с духом и довольно смело вошла
в гостиную, где сидел Павел.
Услышав это намерение, вся родня пришла
в отчаяние, пророча, что сиротка сам непременно
будет года через три парижским ветошником, потому что матушка, конечно,
не замедлит промотать все
состояние с каким-нибудь своим старым любовником.
В обыкновенном
состоянии он страдал и тосковал, а
выпив, начинал проклинать себя, людей, жену и даже Лизавету Васильевну, с которою совершенно перестал переписываться и
не отвечал ни слова на ее письма.
Одни говорили, что Юлия, влюбившись
в Бахтиарова, ушла к нему ночью; муж, узнав об этом, пришел
было за ней, но его выгнали, и он
был столько глуп, что
не в состоянии был ничего предпринять; что на другой день поутру Юлия возвратилась к мужу, потому что Бахтиаров, которому она, видно, наскучила, прогнал ее, и что теперь между ними все уже кончено.
Ожидая каждую секунду, что милый супруг войдет и, может
быть, сочинит сцену, она совершенно растерялась, и потому, как m-r Мишо ни
был занимателен и любезен, Юлия, ссылаясь на головную боль, сделалась молчалива и решительно
не в состоянии была поддерживать разговор.
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам,
был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только
не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более
не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только
не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее
состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.