Петр Михайлыч долго осиливал всплошь железную
церковную дверь, которая, наконец, скрипя, тяжело распахнулась.
Словом, если бы Чичиков встретил его, так принаряженного, где-нибудь у
церковных дверей, то, вероятно, дал бы ему медный грош.
И я ему рукавицы дал, а он мне с колокольни старую
церковную дверь принес, на коей Петр-апостол написан, и в руке у него ключи от царства небесного.
«Ну, у этого прелестного существа, кроме бодрого духа, и ножки крепкие», — подумал он и в этом еще более убедился, когда Сусанна Николаевна на церковном погосте, с его виднеющимися повсюду черными деревянными крестами, посреди коих высились два белые мраморные мавзолея, стоявшие над могилами отца и матери Егора Егорыча, вдруг повернула и прямо по сумету подошла к этим мавзолеям и, перекрестившись, наклонилась перед ними до земли, а потом быстро пошла к церкви, так что Сверстов едва успел ее опередить, чтобы отпереть
церковную дверь, ключ от которой ему еще поутру принес отец Василий.
Густая серая пыль, местами изборожденная следами прокатившихся по ней колес, сонная и увядшая муравка, окаймляющая немощеные улицы к стороне воображаемых тротуаров; седые, подгнившие и покосившиеся заборы; замкнутые тяжелыми замками
церковные двери; деревянные лавочки, брошенные хозяевами и заставленные двумя крест-накрест положенными досками; все это среди полдневного жара дремлет до такой степени заразительно, что человек, осужденный жить среди такой обстановки, и сам теряет всякую бодрость и тоже томится и дремлет.
Неточные совпадения
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и
двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение
церковного хора.
— Это — ее! — сказала Дуняша. — Очень богатая, — шепнула она, отворяя тяжелую
дверь в магазин, тесно набитый
церковной утварью. Ослепительно сверкало серебро подсвечников, сияли золоченые дарохранильницы за стеклами шкафа, с потолка свешивались кадила; в белом и желтом блеске стояла большая женщина, туго затянутая в черный шелк.
Ровно в шесть часов, по знаку из дома, ударяет наш жалкий колокол; у
церковной ограды появляется толпа народа; раздается трезвон, и вслед за ним в
дверях церкви показывается процессия с образами, предшествуемая священником в облачении.
Однажды, когда я разбирал на дворе, у
двери в магазин, ящик только что полученного товара, ко мне подошел
церковный сторож, кособокий старичок, мягкий, точно из тряпок сделан, и растрепанный, как будто его собаки рвали.
Но хозяйка внушала, что
церковное вообще неуместно петь где-либо, а тут еще… — и она красноречиво показала рукой на маленькую
дверь.