Неточные совпадения
Кроме случайных посетителей, у Петра Михайлыча был один каждодневный — родной его
брат, отставной
капитан Флегонт Михайлыч Годнев.
— Чему это,
капитан, вы смеетесь? — спрашивал его Петр Михайлыч. Он всегда называл
брата «
капитаном».
Капитан вставал и почтительно ему кланялся. Из одного этого поклона можно было заключить, какое глубокое уважение питал
капитан к
брату. За столом, если никого не было постороннего, говорил один только Петр Михайлыч; Настенька больше молчала и очень мало кушала;
капитан совершенно молчал и очень много ел; Палагея Евграфовна беспрестанно вскакивала. После обеда между
братьями всегда почти происходил следующий разговор...
Эта просьба
брата всегда доставляла
капитану большое наслаждение. Он старательно выдувал свою трубочку, аккуратно набивал табак и, положив зажженного труту, подносил Петру Михайлычу, который за это целовал его.
— Эге, вот как! Малый, должно быть, распорядительный! Это уж,
капитан, хоть бы по-вашему, по-военному; так ли, а? — произнес Петр Михайлыч, обращаясь к
брату.
— Это вот-с мой родной
брат,
капитан армии в отставке, а это дочь моя Анастасия, — прибавил он.
— Это, сударыня, авторская тайна, — заметил Петр Михайлыч, — которую мы не смеем вскрывать, покуда не захочет того сам сочинитель; а бог даст, может быть, настанет и та пора, когда Яков Васильич придет и сам прочтет нам: тогда мы узнаем, потолкуем и посудим… Однако, — продолжал он, позевнув и обращаясь к
брату, — как вы,
капитан, думаете: отправиться на свои зимние квартиры или нет?
— Господин
капитан, — обратился Петр Михайлыч к
брату, — распорядитесь о столе!
Выиграл один только
капитан у
брата и племянницы.
Между тем у Годневых ожидали Калиновича с нетерпением и некоторым беспокойством. В урочный час уж
капитан явился и, по обыкновению, поздоровавшись с
братом, уселся на всегдашнее свое место и закурил трубку.
Капитан в отрывистых фразах рассказал
брату, как у него будто бы болела голова, как он хотел прогуляться и все прочее.
—
Капитан! — обратился Петр Михайлыч к
брату. — Протяните вашу воинственную руку нашему литератору: Аполлон и Марс должны жить в дружелюбии. Яков Васильич, чокнитесь с ним.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от
брата, он прошел к Лебедеву, который жил в Солдатской слободке, где никто уж из господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых порах приезда его на службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть в карты, выиграл немного — понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями в горку — и не корысть его снедала в этом случае, но ощущения игрока были приятны для его мужественного сердца.
— Схожу-с! — повторил
капитан и, не желая возвращаться к
брату, чтоб не встретиться там впредь до объяснения с своим врагом, остался у Лебедева вечер. Тот было показывал ему свое любимое ружье, заставляя его заглядывать в дуло и говоря: «Посмотрите, как оно, шельма, расстрелялось!» И
капитан смотрел, ничего, однако, не видя и не понимая.
По возбужденно блестящим глазам, по уверенным движениям, по выражению этих смелых, загорелых лиц, молоденький поручик Иоле Петрович понял, что батарея, которою командовал его
брат капитан Танасио Петрович, готова достойно встретиться лицом к лицу с наступающим врагом.
Неточные совпадения
— Ну,
брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! — сказал
капитан, — теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! — Они обнялись;
капитан едва мог удержаться от смеха. — Не бойся, — прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, — все вздор на свете!.. Натура — дура, судьба — индейка, а жизнь — копейка!
— Всегда спокойная, холодная, а — вот, — заговорил он, усмехаясь, но тотчас же оборвал фразу и неуместно чмокнул. — Пуаре? — переспросил он неестественно громко и неестественно оживленно начал рассказывать: — Он —
брат известного карикатуриста Каран-д’Аша, другой его
брат —
капитан одного из пароходов Добровольного флота, сестра — актриса, а сам он был поваром у губернатора, затем околоточным надзирателем, да…
Алеша решил зайти к нему во всяком случае прежде, чем к штабс-капитану, хоть и предчувствовал, что не застанет
брата.
У
капитана была давняя слабость к «науке» и «литературе». Теперь он гордился, что под соломенной крышей его усадьбы есть и «литература» (мой
брат), и «наука» (студент), и вообще — умная новая молодежь. Его огорчало только, что умная молодежь как будто не признает его и жизнь ее идет особой струей, к которой ему трудно примкнуть.
Он останавливался посредине комнаты и подымал кверху руки, раскидывая ими, чтоб выразить необъятность пространств. В дверях кабинета стояли мать и тетки, привлеченные громким пафосом рассказчика. Мы с
братьями тоже давно забрались в уголок кабинета и слушали, затаив дыхание… Когда
капитан взмахивал руками высоко к потолку, то казалось, что самый потолок раздвигается и руки
капитана уходят в безграничные пространства.