— Ah, ja, gleichviel! [А, да,
столько же! (нем.).] — проговорил Herr Вибель и, знаменательно качнув головой Аггею Никитичу, заметил: — Это вот свидетельствует о нравах здешних!
Сие установлено сколько во изъявление любви нашей, и за гробом братьям нашим сопутствующей,
столько же и во знамение того, что истинных свободных каменщиков в духе связь и по отшествии их от сего мира не прерывается.
Неточные совпадения
— Да как
же им и не наследовать, когда вы для чужих детей делаете
столько добра! — восклицал Иван Петрович.
— Аггей Никитич недоволен в этой ревизии не
столько своими подчиненными, сколько вами! — рубнул напрямик Егор Егорыч и тем
же неумолимо-строгим голосом.
— Да он и не узнает о том! — возразила откупщица. — Это только будет известно Теофилу Терентьичу (имя откупщика), мне и вам, и мы вас просим об одном: растолковать Аггею Никитичу, что нельзя
же так поступать, как он поступает с Василием Ивановичем Тулузовым; согласитесь: генерал, откупщик
стольких губерний, посажен им в острог, и это, по словам мужа моего, может кончиться очень дурно для Аггея Никитича.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь
столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хотя по нескошенному было мало надежды найти
столько же, сколько по скошенному, Левин обещал Степану Аркадьичу сойтись с ним и пошел со своим спутником дальше по прокошенным и непрокошенным полосам.
А между тем в хозяйстве доход собирался по-прежнему:
столько же оброку должен был принесть мужик, таким же приносом орехов обложена была всякая баба; столько же поставов холста должна была наткать ткачиха, — все это сваливалось в кладовые, и все становилось гниль и прореха, и сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве.
На людей нынешнего века он смотрел презрительно, и взгляд этот происходил
столько же от врожденной гордости, сколько от тайной досады за то, что в наш век он не мог иметь ни того влияния, ни тех успехов, которые имел в свой.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты
же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога,
столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть
же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал на них внимания; он
столько имел дел с добровольцами, что уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов
же, за своими учеными занятиями не имевший случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять
столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего
же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал, отпустив бакенбарды, но он был такой
же стройный, не
столько поражавший красотой, сколько нежностью и благородством лица и сложения. Одна перемена, которую заметил в нем Вронский, было то тихое, постоянное сияние, которое устанавливается на лицах людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас
же заметил его на Серпуховском.
С тех пор как поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их
столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те
же поэты за деньги величали Нерона полубогом…