Неточные совпадения
Началось прощание; первые поцеловались обе
сестры; Муза, сама не пожелавшая, как мы знаем, ехать с
сестрой к матери, не выдержала, наконец, и
заплакала; но что я говорю:
заплакала! — она зарыдала на всю залу, так что две горничные кинулись поддержать ее;
заплакала также и Сусанна,
заплакали и горничные; даже повар прослезился и, подойдя к барышням, поцеловал руку не у отъезжающей Сусанны, а у Музы; старушка-монахиня неожиданно вдруг отмахнула скрывавшую ее дверь и начала всех благословлять обеими руками, как — видала она — делает это архиерей.
Прислуга в доме стала расходиться, но Муза, сев за фортепьяно, все еще продолжала некоторое время потихоньку
плакать: чувство дочери и
сестры в ней пересилило на этот раз артистку.
— Ну, полно, Людмила, успокойся, не
плачь!.. — говорила она, садясь на постель около
сестры и обнимая ее.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся
плач и рыдания со стороны
сестер; этого, однако, не слышалось, а, напротив, скоро вошли к нему в комнату обе
сестры, со слезами на глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло полным спокойствием.
— Ах, нет, — вскричала Муза, — пусть
сестра едет!.. Я
плачу о том, что сама не могу ехать с ней.
Лизавета Степановна даже и в первую минуту не была встревожена намерением брата; она плакала и просила за него только потому, что мать и меньшая
сестра плакали и просили: нельзя же было ей так ярко рознить с ними.
Неточные совпадения
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной
сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что
платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
При нем мне было бы совестно
плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку
сестры), так весело и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил:
— Ты
плачешь,
сестра, а можешь ты протянуть мне руку?
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и
сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна
заплакала.
Радостный, восторженный крик встретил появление Раскольникова. Обе бросились к нему. Но он стоял как мертвый; невыносимое внезапное сознание ударило в него, как громом. Да и руки его не поднимались обнять их: не могли. Мать и
сестра сжимали его в объятиях, целовали его, смеялись,
плакали… Он ступил шаг, покачнулся и рухнулся на пол в обмороке.