— Нет, — отвечала Аграфена Васильевна, отрицательно мотнув головой, — очень я зла на этого Калмыка, так бы, кажись, и вцепилась ему в волосы; прошел тут мимо, еле башкой мотнул мне… Я когда-нибудь, матерь божия, наплюю ему в глаза; не побоюсь, что он барин; он хуже всякого
нашего брата цыгана, которые вон на Живодерке лошадьми господ обманывают!
— Но как же, господин извозчик, вы это говорите? Мало ли святых было из мужиков и из
нашей братьи — дворовых! — возразила ему горничная Музы Николаевны, женщина средних лет и тоже, должно быть, бойкая на язык.
Неточные совпадения
— Но, почтенный
брат, не нарушили ли вы тем
наш обет молчания? — глухо проговорил он.
— Нет,
брат, мы кофей пьем! Спроси там у извозчика погребец
наш и принеси его сюда! — сказал ему доктор.
«Отец всемогущий, тебе вручаем душу
брата нашего; отверзи ей дверь живота, возложи на нее брачное одеяние правды, более торжественное одеяние субботы вечныя, да представится она тебе чиста и непорочна, и услышит радостную песнь победы!»
После этой речи великого мастера
братья, поцеловавшись, запели довольно нескладно на голос: «Коль славен
наш господь в Сионе...
Печальна нам сия утрата,
Но ты живешь, и
брат наш жив!
— Между членами
нашего общества существует от глубочайшей древности переданный обычай, чтобы по смерти каждого достойного
брата совершались воспоминательные и таинственные обряды.
Сие установлено сколько во изъявление любви
нашей, и за гробом
братьям нашим сопутствующей, столько же и во знамение того, что истинных свободных каменщиков в духе связь и по отшествии их от сего мира не прерывается.
Следуя сему достохвальному обычаю и по особой верности
нашего усопшего
брата, Егора Егорыча Марфина, коего память мы чтим и коего потерю оплакиваем, собрались мы в священный
наш храм.
— Гроб, предстоящий взорам
нашим,
братья, изображает тление и смерть, печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно, состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
Рассуждение о сем важном процессе пусть сделают те, кои более или менее испытали оный на самих себе; я же могу сказать лишь то, что сей взятый от нас
брат наш, яко злато в горниле, проходил путь очищения, необходимый для всякого истинно посвятившего себя служению богу, как говорит Сирах [Сирах — вернее, Иисус Сирахов, автор одной из библейских книг, написанной около двух столетий до
нашей эры.]: процесс сей есть буйство и болезнь для человеков, живущих в разуме и не покоряющихся вере, но для нас, признавших путь внутреннего тления, он должен быть предметом глубокого и безмолвного уважения.
— Да, батюшка, — сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, — вот счастливец! Три тысячи десятин в Каразинском уезде, всё впереди, и свежести сколько! Не то что
наш брат.
— Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы не говорили о Бэле: я видел, что ему будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е….й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу не было. Впрочем, до
нашего брата вести поздно доходят.
— И на что бы трогать? Пусть бы, собака, бранился! То уже такой народ, что не может не браниться! Ох, вей мир, какое счастие посылает бог людям! Сто червонцев за то только, что прогнал нас! А
наш брат: ему и пейсики оборвут, и из морды сделают такое, что и глядеть не можно, а никто не даст ста червонных. О, Боже мой! Боже милосердый!
Неточные совпадения
Молчим: тут спорить нечего, // Сам барин
брата старосты // Забрить бы не велел, // Одна Ненила Власьева // По сыне горько плачется, // Кричит: не
наш черед!
Г-жа Простакова. Братец, друг мой! Рекомендую вам дорогого гостя
нашего, господина Правдина; а вам, государь мой, рекомендую
брата моего.
Г-жа Простакова. Батюшка мой! Да что за радость и выучиться? Мы это видим своими глазами в
нашем краю. Кто посмышленее, того свои же
братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар
наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да,
брат, так-то!
— Прекрасно — на время. Но ты не удовлетворишься этим. Я твоему
брату не говорю. Это милое дитя, так же как этот
наш хозяин. Вон он! — прибавил он, прислушиваясь к крику «ура» — и ему весело, а тебя не это удовлетворяет.