Вероятно, многие из москвичей помнят еще кофейную Печкина, которая
находилась рядом с знаменитым Московским трактиром того же содержателя
и которая в своих четырех — пяти комнатах сосредоточивала тогдашние умственные
и художественные известности,
и без лести можно было сказать, что вряд ли это было не самое умное
и острословное место в Москве.
Когда вскоре за тем пани Вибель вышла, наконец, из задних комнат
и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго
и пристально на нее смотрел, причем открыл в ее лице заметные следы пережитых страданий, а в то же время у него все более
и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал, что в письме этом ему придется много лгать
и скрывать; но могущественная властительница людей — любовь — заставила его все это забыть,
и Аггей Никитич в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил
и отправил Марфину послание, в коем с разного рода экивоками изъяснил, что,
находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча
без руководителя на пути к масонству, он, к великому счастию своему, узнал, что в их городе есть честный
и добрый масон — аптекарь Вибель…