Неточные совпадения
Я Вам
говорил, что всего удобнее человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это не воспрещается и еще паче того следует делать и в лета позднейшие, ибо
о прежних наших действиях мы можем судить правильнее, чем
о настоящих: за сегодняшний поступок наш часто заступается в нас та страсть, которая заставила нас проступиться, и наш
разум, который согласился на то!..
— Бога вы, пожалуйста, еще оставьте в покое! Я
говорил вам
о способах мышления нашего
разума… До бога нельзя дойти этим путем; его нужно любить; он токмо путем любви открывается и даже, скажу более того, нисходит в нас!
Рассуждение
о сем важном процессе пусть сделают те, кои более или менее испытали оный на самих себе; я же могу сказать лишь то, что сей взятый от нас брат наш, яко злато в горниле, проходил путь очищения, необходимый для всякого истинно посвятившего себя служению богу, как
говорит Сирах [Сирах — вернее, Иисус Сирахов, автор одной из библейских книг, написанной около двух столетий до нашей эры.]: процесс сей есть буйство и болезнь для человеков, живущих в
разуме и не покоряющихся вере, но для нас, признавших путь внутреннего тления, он должен быть предметом глубокого и безмолвного уважения.
Неточные совпадения
Я
говорю о том, что наш
разум, орган пирронизма, орган Фауста, критически исследующего мир, — насильственно превращали в орган веры.
Диомидов выпрямился и, потрясая руками, начал
говорить о «жалких соблазнах мира сего»,
о «высокомерии
разума»,
о «суемудрии науки»,
о позорном и смертельном торжестве плоти над духом. Речь его обильно украшалась словами молитв, стихами псалмов, цитатами из церковной литературы, но нередко и чуждо в ней звучали фразы светских проповедников церковной философии:
Ушел в спальню, разделся, лег, забыв погасить лампу, и, полулежа, как больной, пристально глядя на золотое лезвие огня, подумал, что Марина — права, когда она
говорит о разнузданности
разума.
— Вы сами
говорили о павлиньих перьях
разума, — помните? — спросил он, стоя спиной к Туробоеву, и услыхал тихий ответ:
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было
говорить о том, что непрерывный рост
разума людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла бытия.