Аггей Никитич слушал спор обоих супругов, как дикий скиф, и, видя, что супруги почти
рассердились друг на друга, не позволил себе далее утруждать их своими расспросами.
Когда люди, ворча и подвывая, налезали на крыльцо, касаясь трясущимися руками рясы старца и ног его, вытягивая губы, чмокая и бормоча, он болезненно морщился, подбирал ноги под кресло, а келейник, хмурясь, махал на них рукою, — люди откатывались прочь, отталкивая друг друга, и, в жажде скорее слышать миротворные слова,
сердились друг на друга, ворчали.
Иван Иваныч и Буркин испытывали уже чувство мокроты, нечистоты, неудобства во всем теле, ноги отяжелели от грязи, и когда, пройдя плотину, они поднимались к господским амбарам, то молчали, точно
сердились друг на друга.
Неточные совпадения
Стародум. От двора, мой
друг, выживают двумя манерами. Либо
на тебя
рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни
другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
«Так же буду
сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и
другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг
рассердившись. Она повернулась
на стуле, покраснела и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то
другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она приходила в горячность; она знала, как Кити способна была в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было уже поздно.
Петр Петрович очень смеялся. Он уже кончил считать и припрятал деньги. Впрочем, часть их зачем-то все еще оставалась
на столе. Этот «вопрос о помойных ямах» служил уже несколько раз, несмотря
на всю свою пошлость, поводом к разрыву и несогласию между Петром Петровичем и молодым его
другом. Вся глупость состояла в том, что Андрей Семенович действительно
сердился. Лужин же отводил
на этом душу, а в настоящую минуту ему особенно хотелось позлить Лебезятникова.
Рассердился да и пошел, была не была,
на другой день в адресный стол, и представь себе: в две минуты тебя мне там разыскали.