«Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред
всеми за
всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали — сейчас был бы рай!» «Господи, да неужто же
и это
неправда, — плачу я
и думаю, — воистину я за
всех, может быть,
всех виновнее, да
и хуже
всех на свете людей!»
И представилась мне вдруг
вся правда, во
всем просвещении своем: что я иду делать?
О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом
и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью
и всегдашним грехом, как своим, так
и мировым, нет сильнее потребности
и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним
и поклониться ему: «Если у нас грех,
неправда и искушение, то
все равно есть на земле там-то, где-то святой
и высший; у того зато
правда, тот зато знает
правду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь
и к нам перейдет
и воцарится по
всей земле, как обещано».
Нe скажу, чтобы в результате этого строя лежала
правда, но что
вся совокупность этого сложного
и искусственно-соображенного механизма была направлена к ограждению от
неправды — это несомненно.
Сколько тогда одних ревизоров было — страшно вспомнить!
И для каждого нужно было делать обеды, устраивать пикники, катанья, танцевальные вечера. А уедет ревизор — смотришь, через месяц записка в три пальца толщиной,
и в ней
все неправды изложены, а
правды ни одной, словно ее
и не бывало. Почесывают себе затылок губернские властелины
и начинают изворачиваться.