Бальзаминова. Говорят:
за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить.
Неточные совпадения
Матрена.
Что ж! пущай спит. Никакие важных дел
за ним нет; остановки не будет. А я соследила, куда он ходит.
Бальзаминова. Это
что еще
за новости! Кому тебя спрашивать?
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг видят тебя из окна,
что ты летишь во все лопатки.
Что за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество в высшей степени…
что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня никто не смеет тронуть. А знаете, маменька,
что я задумал?
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да
что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость,
что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам
за всю свою провинность теперь заслужу.
Бальзаминов. Так
что ж это вы меня со свету сжить,
что ли, хотите? Сил моих не хватит! Батюшки! Ну вас к черту! (Быстро берет фуражку.) От вас
за сто верст убежишь. (Бросается в дверь и сталкивается с Чебаковым.)
Красавина. Ну прощай, башмачник! Уж я к тебе больше не пойду; потому, мой друг,
что хлеб
за брюхом не ходит. (Уходит, и Матрена
за ней.)
Анфиса. Еще какая тоска-то! А
за кого я пойду? Я лучше умру, а уж не пойду
за тех женихов,
что братцы сватают. Невежество-то мне и дома надоело. А мы сами немножко виноваты: тогда, как тятенька умер, уж мы много себе вольности дали.
Раиса. Белобрысый-то? Ну,
что за крайность! Кабы ничего лучше в предмете не было, так уж так бы и быть — от скуки.
Раиса (
за забором).
Что с вами?
Красавина. А
за то,
что не лазий по заборам! Разве показано по заборам: ворам дорогу указывать? Ты у меня как хозяйку-то испугал, а? Как? Так
что теперь неизвестно, жива ли она там в беседке-то! Вот
что, друг ты мой!
Бальзаминов. Ах, маменька, не мешайте! Представьте, маменька, я, бедный молодой человек, хожу себе по улице, и вдруг
что же? И вдруг теперь поеду в коляске! И знаете,
что мне в голову пришло? Может быть,
за Пеженовой сад отдадут в приданое: тогда можно будет забор-то разгородить, сады-то у них рядом, и сделать один сад. Разных беседок и аллей…
Бальзаминова.
Что мудреного,
что не помещается! Этакая пропасть! Иной раз и о пустяках думаешь, да ум
за разум заходит; а тут, с такими деньгами — просто беда!
Матрена. Гадать увезли, далеко, верст
за шестьдесят, говорят. Барыня какая-то нарочно
за ней лошадей присылала. Лакей сказывал, который приезжал-то,
что барыня эта расстроилась с барином.
Как будто мне и неловко, и точно как завидно, и словно
что за сердце сосет… уж я не знаю, как вам сказать.
Бальзаминов. Порядок, маменька, обыкновенный. Узнал я,
что в доме есть богатые невесты, и начал ходить мимо. Они смотрят да улыбаются, а я из себя влюбленного представляю. Только один раз мы встречаемся с Лукьян Лукьянычем (я еще его не знал тогда), он и говорит: «
За кем вы здесь волочитесь?» Я говорю: «Я
за старшей». А и сказал-то так, наобум. «Влюбитесь, говорит, в младшую, лучше будет».
Что ж, маменька, разве мне не все равно?
Бальзаминова. Оттого
что не умеешь ты ни
за какое дело взяться. Все у тебя выходит не так, как у людей.
Бальзаминов. Маменька, уж вы теперь смотрите
за мной, как бы со мной
чего не сделалось. Батюшки мои! Батюшки мои! (Прыгает от радости.) Я теперь точно новый человек стал. Маменька, я теперь не Бальзаминов, а кто-нибудь другой!
Бальзаминова. А ты, Миша, не обижайся! Пословица-то говорит,
что «дуракам счастье». Ну, вот нам счастье и вышло.
За умом не гонись, лишь бы счастье было. С деньгами-то мы и без ума проживем.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!