Кулигин. Как бы нибудь, сударь, ладком дело-то сделать! Вы бы
простили ей, да и не поминали никогда. Сами-то, чай, тоже не без греха!
Неточные совпадения
Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться.
Прощайте, сударь! (Уходит.)
Феклуша. За неверность. Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли чего на бедность.
Прощай покудова!
Кабанов. Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну, и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ну,
прощай, Катя!
Ну,
прощай! (Встает, и все встают.)
Кабанов (подходя к матери).
Прощайте, маменька!
Кабанов.
Прощай, сестрица! (Целуется с Варварой.)
Прощай, Глаша! (Целуется с Глашей.)
Прощайте, маменька! (Кланяется.)
Кабанова.
Прощай! Дальние проводы — лишние слезы.
Глаша. Нашей бы хозяйке за ним быть, она б его скоро прекратила. Что ж я, дура, стою-то с тобой!
Прощай! (Уходит.)
Варвара (встает). Ну,
прощай! (Зевает, потом целует холодно, как давно знакомого.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает и потягивается.)
Катерина (Варваре). Ну, пойдем, пойдем! (Всходят по тропинке. Катерина на полдороге оборачивается.)
Прощай!
Дико́й (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну как же ты не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то,
прости Господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? говори! Татарин?
Кулигин. Врагам-то
прощать надо, сударь!
Борис. Ах, кабы знали эти люди, каково мне прощаться с тобой! Боже мой! Дай Бог, чтоб им когда-нибудь так же сладко было, как мне теперь.
Прощай, Катя! (Обнимает ее и хочет уйти.) Злодеи вы! Изверги! Эх, кабы сила!
Борис (рыдая). Ну, Бог с тобой! Только одного и надо у Бога просить, чтоб она умерла поскорее, чтобы ей не мучиться долго!
Прощай! (Кланяется.)
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка!
Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
—
Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь миру в ноги, — оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тоё мою дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите честь честью к стрельцам в слободу!
— Алексей Александрович,
простите меня, я не имею права… но я, как сестру, люблю и уважаю Анну; я прошу, умоляю вас сказать мне, что такое между вами? в чем вы обвиняете ее?
Я так живо изобразил мою нежность, мои беспокойства, восторги; я в таком выгодном свете выставил ее поступки, характер, что она поневоле должна была
простить мне мое кокетство с княжной.
Увы, Татьяна увядает; // Бледнеет, гаснет и молчит! // Ничто ее не занимает, // Ее души не шевелит. // Качая важно головою, // Соседи шепчут меж собою: // Пора, пора бы замуж ей!.. // Но полно. Надо мне скорей // Развеселить воображенье // Картиной счастливой любви. // Невольно, милые мои, // Меня стесняет сожаленье; //
Простите мне: я так люблю // Татьяну милую мою!