Неточные совпадения
Кулигин. Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо
не понимаете,
какая красота в природе разлита.
Дико́й. Найдешь дело,
как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «
Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты,
как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас
не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть,
какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески,
как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что
не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы
не следовало.
Кудряш. Кто же ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани
не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда,
как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Кулигин.
Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да
не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть, что послушать.
Варвара (про себя).
Не уважишь тебя,
как же!
Кабанова. Полно, полно,
не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор,
как женился, я уж от тебя прежней любви
не вижу.
Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя
не спрашивают.
Не заступайся, матушка,
не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого
не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли,
как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Кабанов. Думайте,
как хотите, на все есть ваша воля; только я
не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что
не могу вам угодить ничем.
Кабанова. Ну,
как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас
не дожидаться! Знаешь, я
не люблю этого.
Катерина. Я говорю: отчего люди
не летают так,
как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Маменька во мне души
не чаяла, наряжала меня,
как куклу, работать
не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю.
Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы, и деревья будто
не такие,
как обыкновенно, а
как на образах пишутся.
Уж
не снятся мне, Варя,
как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду…
Катерина.
Как, девушка,
не бояться! Всякий должен бояться.
Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет,
как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть
не страшно, а
как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая,
какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то!
Какой грех-то! страшно вымолвить!
Глаша. Уж
не знаю,
как тебе сказать.
Вот еще
какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего
не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли.
Кабанова. Что ж ты стоишь, разве порядку
не знаешь? Приказывай жене-то,
как жить без тебя.
Кабанова. Чтоб сложа ручки
не сидела,
как барыня!
Кабанов. Нельзя, Катя. Коли маменька посылает,
как же я
не поеду!
Кабанов. Куда
как весело с тобой ехать! Вы меня уж заездили здесь совсем! Я
не чаю,
как вырваться-то, а ты еще навязываешься со мной.
Кабанов. Да
не разлюбил; а с этакой-то неволи от
какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то:
какой ни на есть, а я все-таки мужчина, всю-то жизнь вот этак жить,
как ты видишь, так убежишь и от жены. Да
как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной
не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Кабанов. Слова
как слова!
Какие же мне еще слова говорить! Кто тебя знает, чего ты боишься! Ведь ты
не одна, ты с маменькой остаешься.
Катерина. Вот
какую: чтобы
не смела я без тебя ни под
каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни видеться, чтобы и думать я
не смела ни о ком, кроме тебя.
Кабанов (поднимая ее). Что ты! Что ты!
Какой грех-то! Я и слушать
не хочу!
Что будет,
как старики перемрут,
как будет свет стоять, уж и
не знаю.
Вот и засядем шить с Варварой, и
не увидим,
как время пройдет; а тут Тиша приедет.
А
как же это можно,
не подумавши,
не рассудивши-то!
Феклуша. А я, мaтушка, так своими глазами видела. Конечно, другие от суеты
не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела,
как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Hу, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат.
И делает он руками,
как будто сыплет что, а ничего
не сыпется.
Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак
не нагуляют, да
как будто они что потеряли, либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.
Феклуша. Конечно,
не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся,
не дождешься, когда кончатся; а нынче и
не увидишь,
как пролетят. Дни-то, и часы все те же
как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
И
не от воров они запираются, а чтоб люди
не видали,
как они своих домашних едят поедом да семью тиранят.
Как донской-то казак, казак вел коня поить,
Добрый молодец, уж он у ворот стоит.
У ворот стоит, сам он думу думает,
Думу думает,
как будет жену губить.
Как жена-то, жена мужу возмолилася,
Во скоры-то ноги ему поклонилася,
Уж ты, батюшко, ты ли мил сердечный друг!
Ты
не бей,
не губи ты меня со вечера!
Ты убей, загуби меня со полуночи!
Дай уснуть моим малым детушкам,
Малым детушкам, всем ближним соседушкам.
Борис. Сохрани Господи! Сохрани меня Господи! Нет, Кудряш,
как можно! Захочу ли я ее погубить! Мне только бы видеть ее где-нибудь, мне больше ничего
не надо.
Борис. Точно я сон
какой вижу! Эта ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду — и
не знаю, и вообразить
не могу; только бьется сердце, да дрожит каждая жилка.
Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот
какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем
не унять. Вот идет.
Уж
как мне благодарить вас, я и
не знаю.
Катерина. Ну
как же ты
не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе.
Катерина. Давно люблю. Словно на грех ты к нам приехал.
Как увидела тебя, так уж
не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы все шла за тобой и
не оглянулась бы.
Катерина. Погуляем. А там… (Задумывается.)…
как запрут на замок, вот смерть! А
не запрут, так уж найду случай повидаться с тобой!
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали,
не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя!
Как же можно! Того гляди в беду попадешь.
Варвара (встает). Ну, прощай! (Зевает, потом целует холодно,
как давно знакомого.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то,
не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает и потягивается.)
1-й. Дождь накрапывает,
как бы гроза
не собралась?
2-й. Ну да,
как же! Само собой, что расписано было. Теперь, ишь ты, все впусте оставлено, развалилось, заросло. После пожару так и
не поправляли. Да ты и пожару-то этого
не помнишь, этому лет сорок будет.
Дико́й. Да что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то
не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении я тебя слушать, дурака, или нет. Что я тебе — ровный, что ли? Ишь ты,
какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Дико́й (топнув ногой).
Какое еще там елестричество! Ну
как же ты
не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости Господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? говори! Татарин?
Дико́й. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим народом
какому надо быть человеку? Я уж
не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в грех введете! Вот
не хотел нынче сердиться, а он,
как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
Женщина. Да уж
как ни прячься! Коли кому на роду написано, так никуда
не уйдешь.
2-й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром
не пройдет. Верно тебе говорю: потому знаю. Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри!
какой цвет необнакновенный!