Неточные совпадения
Кулигин (поет). «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать,
что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу
за Волгу и все наглядеться не могу.
Кулигин.
Что у вас, сударь,
за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис. Батюшку она ведь невзлюбила
за то,
что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала,
что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь,
за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть,
что послушать.
Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да
что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко!
За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну, и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори,
что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так
за глаза станут.
Кабанов. Думайте, как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю,
что я
за несчастный такой человек на свет рожден,
что не могу вам угодить ничем.
А придем из церкви, сядем
за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать, где они были,
что видели, жития разные, либо стихи поют.
Варвара. А
что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют,
что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!
Феклуша. Милая девушка, все-то ты
за работой!
Что делаешь, милая?
А вы, девушка,
за убогой-то присматривайте, не стянула б
чего.
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас,
что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная,
за мной этого греха нет. Один грех
за мной есть точно; я сама знаю,
что есть. Сладко поесть люблю. Ну, так
что ж! По немощи моей Господь посылает.
Феклуша.
За неверность. Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли
чего на бедность. Прощай покудова!
Катерина. Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так
что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст
за десять!
Кабанов. Как можно
за себя ручаться, мало ль
что может в голову прийти.
Ему представляется-то,
что он
за делом бежит; торопится, бедный: людей не узнает, ему мерещится,
что его манит некто; а придет на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна.
Что за крайности, матушка!
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают,
что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все те же как будто остались; а время-то,
за наши грехи, все короче и короче делается. Вот
что умные-то люди говорят.
Кабанова.
Что ж ты мне теперь хвалить тебя прикажешь
за это?
Глаша. Нашей бы хозяйке
за ним быть, она б его скоро прекратила.
Что ж я, дура, стою-то с тобой! Прощай! (Уходит.)
И
что слез льется
за этими запорами, невидимых и неслышимых!
И
что, сударь,
за этими замками разврату темного да пьянства!
Кудряш. Да
что: Ваня! Я знаю,
что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни ноги переломают. Я
за свою… да я и не знаю,
что сделаю! Горло перерву!
Катерина. Э!
Что меня жалеть, никто виноват — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят,
что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда
за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
Дико́й. А
за эти вот слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст! Эй, почтенные! прислушайте-ко,
что он говорит!
Кабанов (растерявшись, в слезах, дергает ее
за рукав). Не надо, не надо, не говори!
Что ты! Матушка здесь!
Кабанов. Нет, постой! Уж на
что еще хуже этого. Убить ее
за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит, безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
Кабанов. Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать,
что от маменьки; потому стала ее тиранить и на замок запирать. «Не запирайте, говорит, хуже будет!» Вот так и вышло.
Что ж мне теперь делать, скажи ты мне! Научи ты меня, как мне жить теперь! Дом мне опостылел, людей совестно,
за дело возьмусь, руки отваливаются. Вот теперь домой иду; на радость,
что ль, иду?
Борис. Кто ж это знал,
что нам
за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!
Кабанова. Не пущу, и не думай! Из-за нее да себя губить, стоит ли она того! Мало нам она страму-то наделала, еще
что затеяла!
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!