Василий. Этаких стран я, сударь, и не слыхивал. Морок, так он Мороком и останется, а нам
не для чего. У нас, по нашим грехам, тоже этого достаточно, обморочат как раз. А знают ли они там холод и голод, вот что?
Неточные совпадения
Телятев. Еще лучше. Да кому же она
не нравится! Помилуйте вы меня! И
что тут
для меня интересного,
что она вам нравится? Вы, должно быть, издалека приехали?
Надежда Антоновна. У вас шутки… А каково мне, матери! Столько лет счастливой жизни, и вдруг… Прошлую зиму я ее вывозила всюду, ничего
для нее
не жалела, прожила все,
что было отложено ей на приданое, и все даром. А нынче, вот ждала от мужа денег, и вдруг такое письмо. Я уж и
не знаю,
чем мы жить будем. Как я скажу Лидиньке? Это ее убьет.
Надежда Антоновна. Главное, вы помните,
что ни я, ни отец
для нее ничего
не жалели, решительно ничего. Все-таки она приносит
для вас жертву.
Телятев. Нет! Оттого,
что мне постоянным быть
не для кого. Прикажите, и я буду постояннее телеграфного столба.
Лидия. Да разве я
не живой человек, разве я
не женщина! Зачем же я выходила замуж? Мне нечего стыдиться моей любви к тебе! Я
не девочка, мне двадцать четыре года…
Не знаю, как
для других, а
для меня муж все, — понимаешь, все. Я и так долго дичилась тебя, но вижу,
что это совершенно напрасно.
Лидия (смеется). Как же мы без лошадей останемся? Ведь лошади
для того и созданы, чтоб на них ездить. Неужели вы этого
не знаете? На
чем мы выезжать будем? В аэростате ведь никто еще
не ездил. Ха, ха, ха!
Он имел видное и очень ответственное место; через его руки проходило много денег, — и знаете ли, он так любил меня и дочь,
что, когда требовалась какая-нибудь очень большая сумма
для поддержания достоинства нашей фамилии или просто даже
для наших прихотей, он…
не знал различия между своими и казенными деньгами.
Лидия. Скажите! Стыдно? Я теперь решилась называть стыдом только бедность, все остальное
для меня
не стыдно. Маman, мы с вами женщины, у нас нет средств жить даже порядочно; а вы желаете жить роскошно, как же вы можете требовать от меня стыда! Нет, уж вам поневоле придется смотреть кой на
что сквозь пальцы. Такова участь всех матерей, которые воспитывают детей в роскоши и оставляют их без денег.
Василий. Да нешто
для вас
не все равно! Кто бы ни приказал, а, значит, пущать
не буду. А коли хотите знать, так вот вам раз: и барин
не велел, и барыня, и ни за
что к вам
не выдут.
Васильков. Я был так счастлив, она так притворялась,
что любит меня! Ты только подумай!
Для меня,
для провинциала,
для несчастного тюленя, ласки такой красавицы — ведь рай! И вдруг она изменяет. У меня оборвалось сердце, подкосились ноги, мне жизнь
не мила; она меня обманывает.
Лидия. Смешно! Где ему! Вы сами видели,
что он занимал деньги у Телятева и обещал большие проценты; а большие проценты дают только в нужде. Да он и слишком глуп
для такого дела.
Не упоминать о нем будет гораздо покойнее.
Телятев. Да
чего же вам лучше? Ваше положение солидное: вы живете одни, в великолепной квартире, совершенно свободны, вы богаты,
что я сам от вас слышал, поклонников у вас много, муж
для вас
не существует.
Телятев. Насчет имения я сказать ничего
не могу; а откуда у него шестьсот рублей, я знаю. Он пять дней бегал по Москве, искал их, насилу ему дали на месяц и взяли вексель в две тысячи рублей. Я думал,
что он ищет денег
для вашего мужа, которому он уже давно проиграл в клубе эту сумму и
не заплатил.
Васильков. Невозможно. Вы так быстро меняете свои решения,
что, пожалуй, завтра же захотите уехать от меня.
Для меня одного позора довольно, я двух
не хочу.
Кучумов. А! Вы здесь! И очень хорошо. Я давно хотел с вами расчесться. Карточный долг
для меня первое дело. (Вынимает бумажник.)
Что за вздор такой? Вероятно, я как-нибудь обложился, положил в левый карман. Ах, да я
не тот сюртук надел. Впрочем, вы можете получить эти деньги с Надежды Антоновны.
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии
для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит
для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта,
что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить.
Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься
для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Приготовь поскорее комнату
для важного гостя, ту,
что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять
не трудись, потому
что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а
не то я перерою весь его погреб.
Легли в коробку книжечки, // Пошли гулять портретики // По царству всероссийскому, // Покамест
не пристроятся // В крестьянской летней горенке, // На невысокой стеночке… // Черт знает
для чего!