Неточные совпадения
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем;
ну, он
и молчит. Он
и живет здесь не подолгу от этого от самого; да
и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там ему просторнее.
Вожеватов. Ездить-то к ней — все ездят, — потому что весело очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное, оно
и тянет…
Ну, а жениться-то надо подумавши.
Кнуров.
Ну, я думаю, не одни женихи платятся, а
и вам, например, частое посещение этого семейства недешево обходится.
Кнуров.
Ну, что хорошего! Тот лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями, так
и жужжат, не дают с ней слова сказать. Приятно с ней одной почаще видеться — без помехи.
Кнуров.
Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость — великое дело. Да
и денег не пожалеете; дешево пароход покупаете, так из барышей-то можно. А ведь, чай, не дешевле «Ласточки» обошлось бы!
Кнуров. Как мужик русский: мало радости, что пьян, надо поломаться, чтоб все видели. Поломается, поколотят его раза два,
ну он
и доволен,
и идет спать.
С бульвара выходит, так кричит городовому: «Прикажи подавать мой экипаж!»
Ну,
и подъезжает этот экипаж с музыкой, все винты, все гайки дребезжат на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, как живые.
Лариса. Мы с малолетства знакомы; еще маленькие играли вместе;
ну, я
и привыкла.
Паратов.
Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел
и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
Я немножко виноват перед ней, то есть так виноват, что не должен бы
и носу к ним показывать;
ну, а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены,
и я могу опять явиться, поцеловать ручки у ней
и у тетеньки.
Кнуров. Брожу ведь я много пешком перед обедом-то,
ну, вот
и зашел.
Кнуров (отдает коробочку).
Ну, это пустяки, есть дела поважнее. Вам нужно сделать для Ларисы Дмитриевны хороший гардероб, то есть мало сказать хороший — очень хороший. Подвенечное платье,
ну,
и все там, что следует.
Огудалова.
Ну, вот
и прекрасно! В какой уезд?
Лариса.
Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете
и бросите.
Паратов. Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин
и вступаюсь за них, я сам такой же бурлак.
Паратов. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как
и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая!
Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся…
Евфросинья Потаповна.
Ну, покушали
и встали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники, в кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей!
Кабы для начальника какого высокого али для владыки,
ну, уж это так
и полагается, а то для кого!
Карандышев.
Ну нет-с,
и этот пистолет пригодиться может.
Вожеватов.
Ну нет, не скажите! По русской пословице: «На грех
и из палки выстрелишь».
Кнуров.
Ну, а хорошие, так
и курите сами.
Робинзон (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «Ты мой спаситель». — «Я твой спаситель!» — «
И покровитель». — «
И покровитель».
Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив я!» — «Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)
Паратов.
Ну, признаюсь, выше
и благородней этого я ничего
и вообразить не могу. Очаровательное создание! Повелительница моя!
Кнуров.
Ну, хорошенького понемножку. Прощайте! Я заеду, закушу
и сейчас же на сборный пункт. (Кланяется дамам.)
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать!
Ну, да тем лучше! Однако когда ж они успели?
И вы, пожалуй, уедете! Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю.
Ну,
и прекрасно.
И мы останемся в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?
Иван. На катерах-с.
И посуда,
и вина, все от нас пошло-с; еще давеча отправили;
ну,
и прислуга — всё как следует-с.
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон —
ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино
и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги
и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Робинзон. Я заснул; а он не посмел меня беспокоить, будить,
ну,
и уехал один. Давай играть!
Робинзон. Они пошутить захотели надо мной;
ну,
и прекрасно,
и я пошучу над ними. Я с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то я
и один не соскучусь, я
и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять…
Робинзон. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет.
Ну, не надо, не нуждаюсь я в нем. Ты ему не говори ничего, а то он подумает, что
и я хочу обмануть; а я горд.
Робинзон. Очень семейный… Для меня тихая семейная жизнь выше всего; а неудовольствие какое или ссора — это Боже сохрани; я люблю
и побеседовать, только чтоб разговор умный, учтивый, об искусстве, например…
Ну, с благородным человеком, вот как вы, можно
и выпить немножко. Не прикажете ли?
Вожеватов.
Ну, завтра так завтра. Послушай, вот что: поезжай лучше ты один, я тебе прогоны выдам взад
и вперед.
Лариса.
Ну, что же!
И хорошо, что он забудет.
Лариса. Да я ничего
и не требую от тебя, я прошу только пожалеть меня.
Ну, хоть поплачь со мной вместе!
Карандышев. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров
и Вожеватов мечут жребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку —
и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас как на вещь.
Ну, если вы вещь, это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь
и обижаться не может.