Неточные совпадения
По
другую сторону Заборья высятся на горе палаты
князей Заборовских.
Кой-где уцелели каменные постаменты, на них в старые годы стояли статуи. Известный богач прошедшего века,
князь Алексей Юрьич скупил много статуй за границей и поставил их в своем Заборье. Куда поcле девались они, бог знает. Вот на одном постаменте уцелели буквы: «Jov… omnipoten…» [Юпитер… всемогущий… (лат.).]. На
другом ясна надпись: «Venus et Adonis» [Венера и Адонис (лат.).].
После войны вдовый
князь Борис Алексеевич поселился в Петербурге, женился в
другой раз и, прожив до 1803 года по-барски, скончался от несварения в желудке после плотного ужина в одной масонской ложе.
Я повторил обещание, и
князь тотчас же завел речь о хозяйственных делах, но, занятый
другим, вовсе не слушал слов моих. Наконец отпустил меня.
На
другой день чем свет подали карету. Мы сели вдвоем с
князем и взяли с собой обернутый в черное сукно ящик.
Там, в усыпальнице
князей Заборовских, зарыли мы ящик с костями, а на
другой день слушали заупокойную обедню и панихиду о упокоении души рабы божией княгини Варвары.
Так за то, что осмелился без спросу княжего медведя положить,
князь Алексей Юрьич приказал для памяти батюшке-покойнику и
другое ухо отрезать и прозвал его потом Яшкой Безухим.
На
другой день в Заборье пир горой. Соберутся большие господа и мелкопоместные, торговые люди и приказные, всего человек, может, с тысячу, иной год и больше. У
князя Алексея Юрьича таков был обычай: кто ни пришел, не спрашивают, чей да откуда, а садись да пей, а коли есть хочешь, пожалуй, и ешь, добра припасено вдосталь… На поляне, позадь дому, столы поставлены, бочки выкачены. Музыка, песни, пальба, гульба день-деньской стоном стоят. Вечером потешные огни да бочки смоляные, хороводы в саду.
Раз позвал
князь к себе в Заборье одного московского купчину обедать: купец богатеющий, каждый год привозил на ярмонку панского и суровского товару на многие тысячи: парчи, дородоры, гарнитуры, глазеты, атласы, левантины, ну и всякие
другие материи.
И попадись он
князю на
другой день за балаганами, а тут песок сыпучий, за песком озеро, дно ровное да покатое, от берега мелко, а на середке дна не достанешь; зато ни ям, ни уступов нет ни единого. Завидевши купчину,
князь остановился, пальцем манит его к себе: поди-ка, мол, сюда. Купчина смекнул, зачем зовет, нейдет, да, стоя саженях в двадцати от
князя, говорит ему...
А именины справлял
князь на пятый день Покрова. Пиры бывали великие; недели на две либо на три все окружное шляхетство съезжалось в Заборье, губернатор из Зимогорска, воеводы провинциальные, генерал, что с драгунскими полками в Жулебине стоял, много и
других чиновных. Из Москвы наезжали, иной раз из Питера. Всякому лестно было
князя Алексея Юрьича с днем ангела поздравить.
На
другой день, после обедни, все, бывало, поздравлять пойдут. Сядет
князь Алексей Юрьич во всем наряде и в кавалерии на софе, в большой гостиной, по праву руку губернатор, по левую — княгиня Марфа Петровна. Большие господа, с ангелом
князя поздравивши, тоже в гостиной рассядутся: по одну сторону мужчины, по
другую — женский пол. А садились по чинам и по роду.
Смеяться изволил
князь. И все большие господа смеялись, а в
других комнатах и на галерее знакомцы, шляхетство мелкопоместное и приказные тоже на тот смех хохотали, хоть к чему тот смех — и не ведали.
Подле
князя Алексея Юрьича с одной стороны двухгодовалого ручного медведя посадят, а с
другой — юродивый Спиря на полу с чашкой сядет: босой, грязный, лохматый, в одной рубахе; в чашку ему всякого кушанья
князь набросает, и перцу, и горчицы, и вина, и квасу, всего туда накладет, а Спиря ест с прибаутками. Мишку тоже из своих рук
князь кормил, а после водкой, бывало, напоит его до того, что зверь и ходить не может.
Пьют,
друг от дружки не отставая, кто откажется, тому
князь прикажет вино на голову лить.
Заря в небе зарумянится, а в павильоне песни, пляс да попойка. Воевода, Матвей Михайлыч, драгунский, Иван Сергеич, губернатор и
другие большие господа, — кто пляшет, кто поет, кто чару пьет, кто с богиней в уголку сидит… Сам
князь Алексей Юрьич напоследок с Дуняшей казачка пойдет.
А всего медведей сто, коль не больше, повалил
князь Алексей Юрьич в приволжских краях, и все ножом да рогатиной. Не раз и мишка топтал его. Раз бедро чуть не выел совсем, в
другой, подобрав под себя, так зачал ломать, что
князь закричал неблагим матом, и как медведя порешили, так
князя чуть живого подняли и до саней на шубе несли. Шесть недель хворал, думали, жизнь покончит, но бог помиловал.
— С полем! — крикнет
князь Алексей Юрьич, сядет верхом на бочонок, нацедит ковш, выпьет, сколько душа возьмет, да из того ж ковша и
других почнет угощать, а сам все на бочонке верхом.
Ковры на поляне расстелют, господа обедать на них усядутся,
князь Алексей Юрьич в середке. Сначала о поле речь ведут, каждый собакой своей похваляется, об лошадях спорят, про прежние случаи рассказывают. Один хорошо сморозит,
другой лучше того, а как
князь начнет, так всех за пояс заткнет… Иначе и быть нельзя; испокон веку заведено, что самый праведный человек на охоте что ни скажет, то соврет.
К нему, бывало, охотой двинутся. Табор-от в поле останется, а
князь Алексей Юрьич с большими господами, с шляхетством, с знакомцами, к Петру Алексеичу в Махалиху, а всего поедет человек двадцать, не больше. Петр Алексеич примет гостей благодушно, выйдет из дома на костылях и сядет с
князем рядышком на крылечке.
Другие одаль — и ни гугу.
Молодые в ноги. Не допустил сноху
князь в землю пасть, одной рукой обнял ее,
другой за подбородок взял.
На
другой день приказ — снаряжать в дорогу княгиню Варвару Михайловну. Отпускал к мужу в Мемель. Осенним вечером — а было темно, хоть глаз уколи — карету подали. Княгиня прощалась со всеми, подошел старый
князь — вся затряслась, чуть не упала.
На
другой либо на третий день после того, как они воротились, послал их
князь по какому-то делу за Волгу.
Неточные совпадения
«Тсс! тсс! — сказал Утятин
князь, // Как человек, заметивший, // Что на тончайшей хитрости //
Другого изловил. — // Какой такой господский срок? // Откудова ты взял его?» // И на бурмистра верного // Навел пытливо глаз.
Прапрадед мой по матери // Был и того древней: // «
Князь Щепин с Васькой Гусевым // (Гласит
другая грамота) // Пытал поджечь Москву, // Казну пограбить думали, // Да их казнили смертию», // А было то, любезные, // Без мала триста лет.
— Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж если экая выжига
князя не сыщет, так судите вы меня судом милостивым, рубите с плеч мою голову бесталанную!
Но в то же время выискались и
другие, которые ничего обидного в словах
князя не видели.
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на
другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам
князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так
князь! лучшего и желать нам не надо!