Неточные совпадения
Опять же рыбу, как ни посоли, всю съедят, товар на
руках не
останется; серому человеку та только рыба и лакома, что хорошо доспела, маленько, значит, пованивает.
—
Останься, — тихо промолвила Дуня, крепко держа Груню за
руку.
И, взяв за
руку, вывела Лизу в ту комнату, где
оставался Меркулов. А у самой рядная запись в
руках.
Один
остался в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат, в ушах трезвон, в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал глядеть в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
— Затем счастливо
оставаться, — сказал Чубалов, подавая Смолокурову
руку.
Пришла Пасха, и наемный люд, что работал у него на прядильнях и рубил суда, получив расчет в Великий четверг, разошелся на праздник по своим деревням;
остались лишь трое, родом дальние; на короткую побывку не с
руки было им идти.
Все
остались живы, но все обессилели: кто без
руки, кто без ноги, у кого лицо набок сворочено. Ночь кроет побоище и разводит бойцов по домам.
Кончилась новая песня, но все еще
оставались на коленях с воздетыми
руками, умиленно взирая на изображение святого духа, парящего середи девяти чинов ангельских. Стали потом Божьи люди класть земные поклонны и креститься обеими
руками, а Николай Александрыч читал нараспев...
К Марье Ивановне подошла, хоть та и сидела одаль от круга Божьих людей. Встала Марья Ивановна, перекрестилась обеими
руками, поклонилась в землю и
осталась на коленях. Затрубила пророчица в трубу живогласную...
— Пущай каждый подпишет, сколько кто может внести доронинским зятьям наличными деньгами. Когда подпишетесь, тогда и смекнем, как надо делом орудовать. А по-моему бы, так: пущай завтра пораньше едет кто-нибудь к Меркулову да к Веденееву и каждый свою часть покупает. Складчины тогда не будет, всяк
останется при своем, а товар весь целиком из наших
рук все-таки не уйдет, и тогда какие цены ни захотим, такие и поставим… Ладно ль придумано?
— Здорово, дружище, — протягивая ему
руку, молвил Марко Данилыч. — Спасибо за вчерашнее. Ловко сварганил, надо тебе чести приписать. Заслушался даже я, как ты пошел валять. Зато и мной вполне
останешься доволен. Пойдем в казенку, потолкуем.
— Шестеро
осталось тогда на
руках у меня — четыре мальчика да Аннушка с Даренушкой, — эти были самые махонькие.
Повел
рукой градоначальник, ругнулся вполголоса — и почтительно отхлынула разнородная толпа. Возле Марка Данилыча
остались Дарья Сергевна да еще чиновные люди и приказчики.
Не лучше Марку Данилычу. Правая сторона совсем отнялась, рот перекосило, язык онемел. Хочет что-то сказать, но только мычит да чуть-чуть маячит здоровой
рукой. Никто, однако, не может понять, чего он желает. Лекарь объявил Дарье Сергевне, что, если и будет ему облегченье, все-таки он с постели не встанет и до смерти
останется без языка.
— Изволь, государь-батюшка, скушать все до капельки, не моги, свет-родитель, оставлять в горшке ни малого зернышка. Кушай, докушивай, а ежель не докушаешь, так бабка-повитуха с
руками да с ногтями. Не доешь — глаза выдеру. Не захочешь докушать, моего приказа послушать —
рукам волю дам. Старый отецкий устав не смей нарушать — исстари так дедами-прадедами уложено и нáвеки ими установлено. Кушай же, свет-родитель, докушивай, чтоб дно было наголо, а в горшке не
осталось крошек и мышонку поскресть.
— Благодетель вы наш, — отвечала плачущая и взволнованная Дарья Сергевна. — Нежданный-эт гость лучше жданных двух, а вы к нам не гостить, а с Божьей милостью приехали. Мы до вас было думали, что Марк-от Данилыч ничего не понимает, а только вы подошли, и за руку-то вас взял, и радостно таково посмотрел на вас, и слезыньки покатились у него. Понимает, значит, сердечный, разум-от, значит, при нем
остался. Челом до земли за ваше неоставленье!
Мы, дескать, ее опозорим, ей не за кого будет замуж идти, поневоле у нас
останется, и, рано ли, поздно ли, достатки ее будут у нас в
руках…
Напрягши какие
оставались силы, Марко Данилыч поднял было здоровую
руку, но она упала и
осталась неподвижною.
— Видите ли, любезнейший Герасим Силыч, — сказал Патап Максимыч. — Давеча мы с Авдотьей Марковной положили: лесную пристань и прядильни продать и дом, опричь движимого имущества, тоже с
рук сбыть. Авдотье Марковне, после такого горя, нежелательно жить в вашем городу, хочется ей, что ни
осталось после родителя, в деньги обратить и жить на проценты. Где приведется ей жить, покуда еще сами мы не знаем. А как вам доведется все продавать, так за комиссию десять процентов с продажной цены получите.
О сыне своем, о Захарушке, заботы не имей, теперь он на
руках у Дарьи Сергевны, а будет у Груни, как ей станет посвободней и ежели Дарья Сергевна хозяйкой в доме
останется.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного
осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие
руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка // И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. // Роман за караульного //
Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
Присутственные места запустели; недоимок накопилось такое множество, что местный казначей, заглянув в казенный ящик, разинул рот, да так на всю жизнь с разинутым ртом и
остался; квартальные отбились от
рук и нагло бездействовали: официальные дни исчезли.
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не
остается, как спрятаться в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно было, чтоб дверь архива захлопнулась в ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка
осталась снаружи с простертыми врозь
руками. В таком положении застала ее толпа; застала бледную, трепещущую всем телом, почти безумную.
― Вот так, вот это лучше, ― говорила она, пожимая сильным движением его
руку. ― Вот одно, одно, что нам
осталось.