Неточные совпадения
«Ведай, Флена Васильевна, что ты мне не токмо дщерь о
Господе, но и по плоти родная дочь. Моли Бога о грешной твоей матери, а покрыет он, Пресвятый,
своим милосердием прегрешения ея вольные и невольные, явные и тайные. Родителя твоего имени не поведаю, нет тебе в том никакой надобности. Сохрани тайну в сердце
своем, никому никогда ее не повеждь.
Господом Богом в том заклинаю тебя. А записку сию тем же часом, как прочитаешь, огню
предай».
Все из книг узнал и все воочию видел Герасим, обо всем горячий искатель истины сто раз передумал, а правой спасительной веры так-таки и не нашел. Везде заблужденье, всюду антихрист… И запала ему на душу тяжелая дума: «Нет, видно, больше истинной веры, все, видно, растлено прелестью врага Божия. Покинул
свой мир
Господь вседержитель,
предал его во власть сатаны…» И в душевном отчаянье, в злобе и ненависти покинул он странство…
— Не испытывай, Степанушка, судеб Божиих, — сказал Пахом. — Не искушай
Господа праздными и неразумными мыслями и словесами. Он, милостивый, лучше нас с тобой знает, что делает. Звезды небесные, песок морской, пожалуй, сосчитаешь, а дел его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо
предать себя и всех
своих святой его воле. К худу свят дух не приведет, все он творит к душевной пользе избрáнных людей, некупленных первенцев Богу и агнцу.
Служанка лет под пятьдесят, маленького роста, круглая, свежая, будто вспрыснутая росою Аврора [Аврора — богиня утренней зари (рим. миф.).], прибавить надобно, вечерняя и осенняя, с улыбкою на устах прикатила
пред своего господина.
Неточные совпадения
— А критикуют у нас от конфуза
пред Европой, от самолюбия, от неумения жить по-русски.
Господину Герцену хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого
своя мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка моя — неистощимой изобретательности по части печева, — талант!
Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь
свою на сей земле и души их становятся
пред Господом — и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет.
Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог
Господь отдать любимого из святых
своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной
своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться
пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут
пред ними
пред всеми и уже не смеюсь: «
Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в
своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
Правда, в ту пору он у нас слишком уж даже выделанно напрашивался на
свою роль шута, любил выскакивать и веселить
господ, с видимым равенством конечно, но на деле совершенным
пред ними хамом.