Неточные совпадения
О
господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами
пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в
свое собственное существование.
Проникнутый гуманною и высокою целью… несмотря на
свой вид… тою самою целью, которая соединила нас всех… отереть слезы бедных образованных девушек нашей губернии… этот
господин, то есть я хочу сказать этот здешний поэт… при желании сохранить инкогнито… очень желал бы видеть
свое стихотворение прочитанным
пред началом бала… то есть я хотел сказать — чтения.
Объявляю заранее: я преклоняюсь
пред величием гения; но к чему же эти
господа наши гении в конце
своих славных лет поступают иногда совершенно как маленькие мальчики?
— Это ты никогда не смеешь меня чтобы допрашивать.
Господин Ставрогин как есть в удивлении
пред тобою стоит и ниже пожеланием
своим участвовал, не только распоряжением каким али деньгами. Ты меня дерзнул.
Служанка лет под пятьдесят, маленького роста, круглая, свежая, будто вспрыснутая росою Аврора [Аврора — богиня утренней зари (рим. миф.).], прибавить надобно, вечерняя и осенняя, с улыбкою на устах прикатила
пред своего господина.
Неточные совпадения
— А критикуют у нас от конфуза
пред Европой, от самолюбия, от неумения жить по-русски.
Господину Герцену хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого
своя мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка моя — неистощимой изобретательности по части печева, — талант!
Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь
свою на сей земле и души их становятся
пред Господом — и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет.
Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог
Господь отдать любимого из святых
своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной
своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться
пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут
пред ними
пред всеми и уже не смеюсь: «
Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в
своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
Правда, в ту пору он у нас слишком уж даже выделанно напрашивался на
свою роль шута, любил выскакивать и веселить
господ, с видимым равенством конечно, но на деле совершенным
пред ними хамом.