Чудь — собирательное древнерусское название ряда племён и народов, как правило, прибалтийско-финской группы (ср. водь, весь, сумь, емь) финно-угорской общности. Впервые чудь идентифицировал как «финландцев либо естландцев» в 1734 году профессор из Або Альгот Скарина в диссертации «De originibus priscæ gentis Varegorum». Этноним употреблялся до конца XIX века в официальных документах Российской империи, но единообразия не было, слово «чудь» могло обозначать разные группы: финны и чудь могли быть синонимами, но могли и разбиваться на «чудь в пространном смысле» и «карелов», при этом первая группа делилась на «чудь/чухарей в тесном смысле» и водь/эстов — «чухну». (Википедия)
Чудь — собирательное древнерусское название ряда племён и народов, как правило, прибалтийско-финской группы (ср. водь, весь, сумь, емь) финно-угорской общности. Впервые чудь идентифицировал как «финландцев либо естландцев» в 1734 году профессор из Або Альгот Скарина в диссертации «De originibus priscæ gentis Varegorum». Этноним употреблялся до конца XIX века в официальных документах Российской империи, но единообразия не было, слово «чудь» могло обозначать разные группы: финны и чудь могли быть синонимами, но могли и разбиваться на «чудь в пространном смысле» и «карелов», при этом первая группа делилась на «чудь/чухарей в тесном смысле» и водь/эстов — «чухну».
Все значения слова «чудь»Принципиальное различие между обязательным государственным страхованием жизни и здоровья военнослужащих и приравненных к ним лиц и страхованием иных категорий трудоспособных граждан состоит в том, что занятый в различных гражданских структурах гражданин работает на себя, в то время как военнослужащий (приравненные к ним лица), исполняя государственные функции, отчуждает себя в профессии, реализуя прежде всего волю государства, а не свою собственную.
Поэтому их объединяет чувство взаимной любви, доверия, веры; в любви один индивидуум сознаёт себя в сознании другого, он отчуждает себя и в этой взаимной отчуждённости обретает себя (так же другое, как и самого себя, отождествившегося с другим).
Затем он высказался о сценическом существовании своих актёров совсем в ином ключе: «…сказать, что мы играем отношение к образу, отчуждаем себя от него, я не могу, здесь что-то иное».