Затем перешли в другую комнату, там уж давно кипел самовар. Чаю напились, белого хлеба с медом поели, молока похлебали. Солнце стало всходить, и
Пахом пошел закладывать быстроногую рыженькую. Не уснув ни на капельку, погнал он в Княж-Хабаров монастырь, чтобы к поздней обедне поспеть туда.
Неточные совпадения
— Как же мне об нем не задуматься? — грустно ответил Абрам. — Теперь хоть по крестьянству его взять —
пахать ли, боронить ли — первый мастак, сеять даже уж выучился. Опять же насчет лошадей… О прядильном деле и поминать нечего, кого хошь спроси, всяк тебе скажет, что супротив Харлама нет другого работника, нет, да никогда и не бывало. У Марка Данилыча вся его нитка на отбор
идет, и продает он ее, слышь, дороже против всякой другой.
И хозяин вдруг встревожится, бросится в палатку и почнет там наскоро подальше прибирать, что не всякому можно показывать. Кто понял речи прибежавшего паренька, тот, ни слова не молвив, сейчас же из лавки вон. Тут и другие смекнут, что чем-то нездоровым
запахло, тоже из лавки вон. Сколько бы кто ни учился, сколько бы ни знал языков, ежели он не офеня или не раскольник, ни за что не поймет, чем паренек так напугал хозяина. А это он ему по-офенски вскричал: «Начальство в лавку
идет бумаги читать».
— Спасибо, девонька, спасибо, — молвил
Пахом и, привязав рыженькую у ворот,
пошел по указанью.
— Бог-от лучше нас с тобой знает, Мемнонушка, как надо миром управлять, в кое время
послать дождик, в кое жар, зной и засуху, — заметил
Пахом. — Не след бы тебе на небесную волю жалиться.
Приехал к Кисловым
Пахом и, не входя в дом, отпряг лошадку, поставил ее в конюшню, задал корму, втащил таратайку в сарай и только тогда
пошел в горницы. Вообще он распоряжался у Кисловых, как у себя дома. И Степана Алексеича и Катеньку нашел он в спальне у больной и вошел туда без доклада. Все обрадовались, сама больная издала какие-то радостные звуки, весело поглядывая на гостя.
— Хранит покамест милостивый, — отвечал
Пахом. —
Слава в вышних ему!
— Приехала, Катеринушка, вот уж больше недели, как приехала, — ответил
Пахом. — Гостейку привезла. Купецкая дочка, молоденькая, Дунюшкой звать. Умница, скромница — описать нельзя, с Варенькой водится больше теперь. Что
пошлет Господь, неизвестно, а хочется, слышь, ей на пути пребывать. Много, слышь, начитана и большую охоту к Божьему делу имеет… Будет и она на собранье, а потом как Господь совершит.
— Все
слава Богу, — отвечал
Пахом. — Кланяться приказали вашему высокопреподобию. Гостинчик извольте принять от ихнего усердия.
— И вишен довольно, — ответил
Пахом. —
Слава Богу, все уродилось.
Пошли в церковь и конторщик
Пахом с матросом, и дьякон, и пасечник Кирилла с блаженным юродом.
— Нешто твой Патап Максимыч не знает, что и́нокиням на свадьбах да на кстинах быть не подобает?.. — не в меру распалившись, кричала она на всю обитель. — С ума, что ли, вы сошли со своим хозяином!.. Нá смех, что ли, он
послал тебя? Вон, сейчас же вон из обители!.. Чтобы духом твоим не
пахло здесь!..
— Так вот, гости мои дорогие, — немного погодя продолжал свой рассказ Трифон Лохматый, — сынок у меня тысячами ворочает, кажись бы, мог помочь отцу при его крайности, ан нет, не туда оно
пошло, не тем
пахнет, женины деньги и все ее именье мой Алексей к своим рукам подобрал, и она, бессчастная, теперь сама без копейки сидит.
Но хозяйка дома и обе экономки всячески балуют Пашу и поощряют ее безумную слабость, потому что благодаря ей
Паша идет нарасхват и зарабатывает вчетверо, впятеро больше любой из остальных девушек, — зарабатывает так много, что в бойкие праздничные дни ее вовсе не выводят к гостям «посерее» или отказывают им под предлогом Пашиной болезни, потому что постоянные хорошие гости обижаются, если им говорят, что их знакомая девушка занята с другим.
Шарахнутся где-нибудь добрые христиане от взмаха казачьей нагайки целой стеною в пять, в шесть сот человек, и как попрут да поналяжут стеной дружненько, так из середины только стон да
пах пойдет, а потом, по освобождении, много видано женского уха в серьгах рваного и персты из-под колец верчены, а две-три души и совсем богу преставлялись.
Первое, что остановило Аяна, как вкопанного, и потянуло к револьверу, был труп Реджа. Мертвый лежал под бизанью и, по-видимому, начинал разлагаться, так как противный, сладкий
запах шел от его лица, к которому нагнулся Аян. Шея, простреленная ружейной пулей, вспухла багровыми волдырями; левый прищуренный глаз тускло белел; пальцы, скрюченные агонией, казались вывихнутыми. Он был без шапки, полуодетый.
Неточные совпадения
Пахом соты медовые // Нес на базар в Великое, // А два братана Губины // Так просто с недоуздочком // Ловить коня упрямого // В свое же стадо
шли.
— Постой! мы люди бедные, //
Идем в дорогу дальную, — // Ответил ей
Пахом. — // Ты, вижу, птица мудрая, // Уважь — одежу старую // На нас заворожи!
Домой скотина гонится, // Дорога запылилася, //
Запахло молоком. // Вздохнула мать Митюхина: // — Хоть бы одна коровушка // На барский двор вошла! — // «Чу! песня за деревнею, // Прощай, горю́шка бедная! //
Идем встречать народ».
Несмотря на нечистоту избы, загаженной сапогами охотников и грязными, облизывавшимися собаками, на болотный и пороховой
запах, которым она наполнилась, и на отсутствие ножей и вилок, охотники напились чаю и поужинали с таким вкусом, как едят только на охоте. Умытые и чистые, они
пошли в подметенный сенной сарай, где кучера приготовили господам постели.
— Однако как сильно
пахнет свежее сено! — сказал Степан Аркадьич, приподнимаясь. — Не засну ни за что. Васенька что-то затеял там. Слышишь хохот и его голос? Не
пойти ли?
Пойдем!