Неточные совпадения
— Мне не в чем признаться, кроме того, что я прежде сказала. Что я
знаю, то все сказала, и сказала сущую правду. А больше того не могу ничего сказать, потому что ничего не
знаю. Не
знаю, господин
фельдмаршал. Видит бог, что ничего не
знаю, не
знаю, не
знаю.
— Я сказала вам все, что
знаю, — с твердостию отвечала
фельдмаршалу пленница. — Чего же вы от меня еще хотите?
Знайте, господин
фельдмаршал, что не только самые страшные мучения, но сама смерть не может заставить меня отказаться в чем-либо от первого моего показания.
Пленница стояла на своем. Ни «доказательные статьи», на которые так рассчитывала императрица, ни доводы, приводимые
фельдмаршалом, нимало не поколебали ее. Она твердила одно, что первое показание ее верно, что она сказала все, что
знает, и более сказанного ничего не
знает. Это рассердило наконец и добрейшего князя Голицына. В донесении своем императрице (от 13 июля) об этом свидании с пленницей он называет ее «наглою лгуньей».
— Вы говорите, — сказал
фельдмаршал, — что воспитывались в Персии у этого Гали;
знаете вы восточные языки?
Это повеление препровождено было
фельдмаршалу генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским. Императрица писала: «Удостоверьтесь в том, действительно ли арестантка опасно больна. В случае видимой опасности,
узнайте, к какому исповеданию она принадлежит, и убедите ее в необходимости причаститься перед смертию. Если она потребует священника, пошлите к ней духовника, которому дать наказ, чтоб он довел ее увещаниями до раскрытия истины; о последующем же немедленно донести с курьером».
Совершенно изнеможенная смертным недугом, пленница не возражала, но слабым голосом клялась
фельдмаршалу, что все написанное ею истинная правда, что она не
знает, кто были ее родители, и больше того, что прежде говорила и писала, по совести не может ничего сказать.
Фельдмаршал писал также государыне, что по отзывам доктора и священника смерть самозванки должна последовать через несколько часов, почему он и дал приказание зарыть ее в самом равелине, чтобы ни поляки, с нею посаженные, ни камердинеры, ни Франциска фон-Мешеде не могли
узнать, что сталось с нею.
О спутниках принцессы 13 января 1776 года в тайной экспедиции
фельдмаршалом князем Голицыным и генерал-прокурором князем Вяземским постановлен был следующий приговор: «Принимая во уважение, что нельзя доказать участие Чарномского и Доманского в преступных замыслах самозванки, ни в чем не сознавшейся, что они оставались при ней скорее по легкомыслию и не
зная намерений обманщицы, к тому же Доманский был увлечен и страстью к ней, положено следствие об обоих прекратить.
Неточные совпадения
— Мне очень бы желалось
знать, — начала она, — что пресловутая Наталья Долгорукова [Наталья Долгорукая (1714—1771) — княгиня Наталья Борисовна Долгорукова, дочь
фельдмаршала графа Б.П.Шереметева. Последовала за мужем И.А.Долгоруковым в ссылку. Написала «Записки» о своей жизни. Судьба ее стала темой поэмы И.И.Козлова, «Дум» К.Ф.Рылеева и других произведений.] из этого самого рода Шереметевых, которым принадлежит теперь Останкино?
В первую же неделю некоторые любимцы Ивана Матвеича слетели с мест, один даже попал на поселение, другие подверглись телесным наказаниям; самый даже старый камердинер, — он был родом турок,
знал французский язык, его подарил Ивану Матвеичу покойный
фельдмаршал Каменский, — самый этот камердинер получил, правда, вольную, но вместе с нею и приказание выехать в двадцать четыре часа, «чтобы другим соблазна не было».
Последнее было тем радостнее, что Иван Фомич, имевший на руках кучу дел, не мог оставить Варшавы и не сопровождал
фельдмаршала. Стало быть, очень важно было, чтобы он все
знал и мог все совершить, не требуя каких-нибудь частных разъяснений.
— Да ты молчи, лысый черт, коли тебя не спрашивают.
Знаешь, что во многоглаголании несть спасения, потому и молчи… Просидел век свой в деревне, как таракан за печью, так все тебе в диковину… Что за невидаль такая
фельдмаршал?.. Не бог
знает что!.. Захотел бы
фельдмаршалом быть, двадцать бы раз был. Не хочу да и все.
Когда
узнали, что он муж и только что несколько часов муж прелестной воспитанницы,
фельдмаршал сказал по-немецки: