Неточные совпадения
Близкие сношения ее с поляками, уехавшими за границу, особенно же с знаменитым
князем Карлом Радзивилом, коронным генеральной конфедерации маршалом, палатином виленским, с этим магнатом, обладавшим несметными богатствами, идолом шляхты, известным под именем «пане коханку», не оставляют сомнения, что эта женщина была орудием
польской интриги против императрицы Екатерины II.
Нелепость этой сказки, имеющей следы
польского происхождения, была бы очевидна для всякого русского, знающего, что никаких
князей Владимирских с XIV столетия не бывало, но во Франции, где об России, ее истории и внутренней жизни знали не больше, как о каком-нибудь персидском или другом азиатском государстве, слухи о Владимирской принцессе не могли казаться нелепыми, особенно если их поддерживали если не сам
польский посланник, Михаил Огинский, то такие
польские знаменитости, как, например, княгиня Сангушко.
Польские эмигранты осенью 1773 года признали благовременным поставить новое затруднение Екатерине в лице подготовленной
князем Карлом Радзивилом претендентки на русский престол.
Князь Радзивил с сестрой своею Теофилой Моравской [Княжна Теофила Радзивил была замужем за
польским генерал-лейтенантом Моравским.] уже два месяца жил в Венеции, когда приехала в эту республику давно ожидаемая им принцесса.
На третий день по приезде принцессы
князь Карл Радзивил сделал ей пышный официальный визит, в сопровождении блестящей свиты, и представил бывших с ним знатных поляков: своего дядю,
князя Радзивила, графа Потоцкого, стоявшего во главе
польской генеральной конфедерации, графа Пржездецкого, старосту Пинского, Чарномского, одного из деятельнейших членов генеральной конфедерации, и многих других.
Толпа
польских и французских офицеров, собравшихся вокруг
князя Радзивила, чтоб ехать с ним на подмогу туркам против России, ежедневно наполняла приемные комнаты графини.
Варварийские капитаны 16 июня 1774 года посадили на корабли свои
князя Карла Радзивила с его дядей, с графиней Моравскою и многочисленным сборищем
польских и французских офицеров.
Находившийся при турецком войске официальный агент
польской конфедерации Каленский сильно интриговал в Порте, чтобы не выдавали
князю Радзивилу фирмана, и вполне успел в своих происках.
Теперь он уже помышлял о промене своих литовско-польских имений на германские, чтобы, покинув отечество, сделаться
князем Римской империи не по одному титулу, которым Радзивилы пользовались уже более двух веков [Германский император Карл V еще в 1547 году возвел Радзивилов в княжеское Римской империи достоинство с титлом герцога Олыкского (herzog von Olyka) для старшего в роде, которым в описываемую эпоху пользовался
князь Карл.
Даже распространившийся слух о намерении ее выйти замуж за какого-то ничтожного
польского шляхтича не поколебал привязанности к ней
князя Лимбурга.
Из тона этого письма ясно видно, что
князь Лимбург писал его под влиянием сильного душевного волнения и досады на свою «милую Алину», которая предпочла
князю Священной Римской империи безвестного шляхтича Доманского [Ни Доманский, ни Чарномский не принадлежали к настоящим дворянским
польским родам.
Разговорившись о
польской конфедерации, принцесса неодобрительно высказалась о
князе Карле Радзивиле.
Она рассказывала также, что в Германии коротко познакомилась с некоторыми имперскими
князьями, особенно же с курфирстом Трирским и
князем Голштейн-Шлезвиг-Лимбургским, что она не надеется на императора Иосифа II, но вполне рассчитывает на помощь королей прусского и шведского, что с членами
польской конфедерации она хорошо знакома и намерена из Италии ехать в Константинополь, чтобы представиться султану Абдул-Гамеду, для чего и послала туда наперед верного человека.
Вообще в показаниях обоих поляков, Чарномского и Доманского, заметно старание выгородить не только себя, но и все
польское дело, дать всему такой вид, чтобы не было обнаружено участие конфедератов, особенно же
князя Карла Радзивила и иезуитов в замыслах созданной
польскою интригою претендентки на русскую корону.
Отсюда Теофила Моравская с дядей своим уехали в Венецию, а я осталась в обществе
князя Карла Радзивила и собравшихся вокруг него французских и
польских офицеров.
Но все-таки не взялись ни за
князя Радзивила, ни за Огинского, на которых указывала сама заключенная, не разобрали как следует найденных в Пизе бумаг
польской генеральной конфедерации, а обратили исключительное внимание на одну самозванку, настоятельно добиваясь от нее того, чего, по всей вероятности, и действительно она не знала.
Можно догадываться, что императрица, хотя и поручившая
князю Голицыну обратить особенное внимание, не принадлежит ли пленница к
польской национальности, приказала ограничиться допросами одной самозванки, когда убедилась, что если отыскивать
польскую руку, выпустившую на политическую сцену мнимую дочь императрицы Елизаветы Петровны, то придется привлечь к делу и Радзивилов, и Огинского, и Сангушко, и других
польских магнатов, смирившихся пред нею и поладивших с королем Станиславом Августом.
Неточные совпадения
Короли
польские, очутившиеся, наместо удельных
князей, властителями сих пространных земель, хотя отдаленными и слабыми, поняли значенье козаков и выгоды таковой бранной сторожевой жизни.
«За пана Степана,
князя Седмиградского, [
Князь Седмиградский — Стефан Баторий, воевода Седмиградский, в 1576–1586 годах — король
польский.] был
князь Седмиградский королем и у ляхов, жило два козака:
Наконец, уже перед масленицей,
князь Сампантрё дал ожидаемый бал. Он открыл его
польским в паре с Софьей Михайловной и первую кадриль танцевал с Верочкой, которая не спускала глаз с его носа, точно хотела выучить его наизусть.
— Много, конечно, не нужно. Достаточно выбрать лучшие экземпляры. Где же все! — отвечал
князь. — Покойник генерал, — продолжал он почти на ухо Калиновичу и заслоняясь рукой, — управлял после
польской кампании конфискованными имениями, и потому можете судить, какой источник и что можно было зачерпнуть.
Слобода Александрова, после выезда из нее царя Ивана Васильевича, стояла в забвении, как мрачный памятник его гневной набожности, и оживилась только один раз, но и то на краткое время. В смутные годы самозванцев молодой полководец
князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, в союзе с шведским генералом Делагарди, сосредоточил в ее крепких стенах свои воинские силы и заставил оттуда
польского воеводу Сапегу снять долговременную осаду с Троицко-Сергиевской лавры.