Неточные совпадения
—
Что тебе, Максимыч, слушать глупые речи мои? — молвила на то Аксинья Захаровна. — Ты голова. Знаю,
что ради меня, не ради его, непутного, Микешку жалеешь. Да сколь же еще из-за него, паскудного, мне слез принимать, глядя на твои к нему милости? Ничто ему, пьянице, ни в прок, ни в
толк нейдет. Совсем, отято́й, сбился с пути. Ох, Патапушка, голубчик ты мой, кормилец ты наш, не кори за Микешку меня, горемычную. Возрадовалась бы я, во гробу его видючи в белом саване…
— Эх вы, умные головы, — крикнула она, вслушавшись в мирские речи, — толкуют,
что воду
толкут, а догадаться не могут. Кто
что ни скажет, не под тот угол клин забивает… Слушать даже тошно.
Народ,
что у него работал, не сподручен к такому делу: иной и верен был, и человек постоянный, да по посуденной части
толку не смыслит, а у другого и
толк был в голове, да положиться на него боязно.
Заметив,
что Алексей Лохматый мало
что точит посуду, как никому другому не выточить, но и в сортировке
толк знает, Патап Максимыч позвал его к себе на подмогу и очень доволен остался работой его.
У Насти от сердца отлегло. Сперва думала она, не узнала ль
чего крестнинькая. Меж девками за Волгой, особенно в скитах, ходят
толки,
что иные старушки по каким-то приметам узнают, сохранила себя девушка аль потеряла. Когда Никитишна, пристально глядя в лицо крестнице, настойчиво спрашивала,
что с ней поделалось, пришло Насте на ум, не умеет ли и Никитишна девушек отгадывать. Оттого и смутилась. Но, услыхав,
что крестная речь завела о другом, тотчас оправилась.
Ужин готов. Патап Максимыч стал гостей за стол усаживать. Явились и стерляди, и индейки, и другие кушанья, на славу Никитишной изготовленные. Отличилась старушка: так настряпала,
что не жуй, не глотай, только с диву брови подымай. Молодой Снежков, набравшийся в столицах
толку по части изысканных обедов и тонких вин, не мог скрыть своего удивленья и сказал Аксинье Захаровне...
Но этот счет в
толк не пошел, потому, говорил Захар,
что зимушняя зима была сиротская, хвилеватая [Хвилеватая — мокрая, дождливая и вьюжная.], а нонешняя — морозная да ветреная.
— Эк его, старого хрена, дернуло! — шептал паломник. —
Чем бы заверять да уговаривать, а он в город советует: «Поезжай, уверься!» Кажется, все
толком писал к нему с Силантьевым сыном — так вот поди ж ты с ним… Совсем с ума выступил!
— Невдомек! — почесывая затылок, молвил Патап Максимыч. — Эка в самом деле!.. Да нет, постой, погоди, зря с
толку меня не сшибай… — спохватился он. — На Ветлуге говорили,
что этот песок не справское золото; из него, дескать, надо еще через огонь топить настоящее-то золото… Такие люди в Москве, слышь, есть. А неумелыми руками зачнешь тот песок перекалывать, одна гарь останется… Я и гари той добыл, — прибавил Патап Максимыч, подавая Колышкину взятую у Силантья изгарь.
Не то чтоб он подозревал что-нибудь, а сдавалось ему,
что сбивает она с
толку его Настю.
Дела-то свои только
что начинает, толку-то ни в
чем еще не смыслит.
— Взял человечка, да не знаю, выйдет ли
толк, — отвечала Манефа. — Парень, сказывают, по ихним делам искусный, да молод больно… И то мне за диковинку,
что братец так скоро решился приказчиком его сделать. По всяким делам, по домашним ли, по торговым ли, кажись, он у нас не торопыга, а тут его ровно шилом кольнуло, прости Господи, сразу решил… Какую-нибудь неделю выжил у него парень в работниках, вдруг как нежданный карась в вершу попал… Приказчиком!..
— Да полно же тебе юродствовать! — говорила головщица. —
Толком говори,
что такое?
— Чтой-то, парень? — дивился Пантелей. — Голова так и палит у тебя, а сам причитаешь, ровно баба в родах?.. Никак, слезу ронишь?.. Очумел,
что ли, ты, Алексеюшка?.. В портках, чать, ходишь, не в сарафане, как же тебе рюмы-то распускать… А ты рассказывай, размазывай
толком,
что хотел говорить.
— Да
что ж тут неладного, Пантелей Прохорыч? — спросил Алексей. — В
толк не могу я принять, какая беда тут, по-твоему…
— А ты
толком говори, речь-то не заворачивай!.. Зачем они нехорошие люди?
Что приметил за ними? — спрашивал Патап Максимыч.
— Как это случилось, Пантелей Прохорыч? — спросил Алексей. — Давеча
толку ни от кого добиться не мог.
Что за болезнь такая с нею была, отчего?
— То-то и есть, — молвила Марья Гавриловна. — Не то
что по первой, по второй если припишусь,
толков не мало пойдет. А как делов-то не стану вести — на
что ж это будет похоже?..
— С
толку ты меня сбиваешь, вот
что… И говорить с тобой не хочу, — перебила его мать Виринея и, плюнув на левую сторону, где бес сидит, побрела в боковушу.
Но
что же делать, за
что приняться?.. Не жить же в городе без
толку, тратя деньги по-пустому?
— В русской старой вере многие секты есть? — еще раз попробовал спросить у Алексея Андрей Иваныч, видя,
что о правилах и кáнонах
толку от него не добиться.
— Для че спорить? — отозвался Алексей. —
Чего нам делить-то? Споры да ссоры — неладное дело. В миру да в ладу не в пример согласнее жить. Зачем споры? Значит, кто в
чем родился, тот того и держись. Вот и вся недолга. Да и спорить-то не из-за
чего. Язык только чесать,
толку ведь никакого из того не выйдет — баловство одно, а больше ничего. Для че спорить?
— Да ты говори
толком… С неба,
что ль, тебе деньги-то свалились аль в самом деле золотые россыпи на Ветлуге нашел? — с нетерпением спрашивал Колышкин Алексея.
— Да
что ты тарахтишь, старая? — с сердцем молвила, остановясь перед ней, Манефа. — Вертит языком,
что веретеном, вяжет, путает, мотает, плутает — понять невозможно. Сказывай
толком: пó ряду все говори.
И по времени те,
что Софонтьева
толка держались, во многих спорах Онуфриевых одолели, и тому одолению много послужили мать Фотинья да мать Голиндуха.
— Да ты хоть то себе в
толк возьми, безумный,
что дело-то ведь спешное…
Как ни пытала любопытная мать Таисея,
что за дела у него там объявились, не могла от гостя
толку добиться.
— Я буду хлопотать, а ты сиди дома, точи веретёна, — перебил Колышкин. — И хозяйке моей не кажись — вишь какой ты расстроенный! Не надо таким в люди казаться… То дело, Бог даст, обойдется и ввек не помянется, а увидят тебя этаким,
толки зачнутся да пересуды, наплетут и невесть
чего — и,
что ни придумают, ввек того не забудут… Сиди же дома, крестный… Слышишь?…