Неточные совпадения
— То-то. На, прими, — сказал он, подавая жене закрытый бурак, но, увидя входившую канонницу,
отдал ей, примолвив: — Ей лучше принять, она свят
человек. Возьми-ка, Евпраксеюшка, воду богоявленскую.
Помолился Алексей, поклонился хозяину, потом Насте и пошел из подклета.
Отдавая поклон, Настя зарделась как маков цвет. Идя в верхние горницы, она, перебирая передник и потупив глаза, вполголоса спросила отца, что это за
человек такой был у него?
Только что Груня заневестилась, стал Патап Максимыч присматривать хорошего степенного
человека, на руки которого, без страха за судьбу, без опасенья за долю счастливую, можно бы было
отдать богоданную дочку.
Передернуло Патапа Максимыча. Попрек Снежкова задел его за живое. Сверкнули глаза, повернулось было на языке сказать: «Не
отдам на срам детище, не потерплю, чтобы голили ее перед чужими
людьми…» Но сдержался и молвил с досадой...
— В голове шумело, оттого и соврал. Татарин, что ль, я, девку замуж
отдавать, ее не спросясь? Хоть и грешные
люди, а тоже христиане.
На Иргизе, когда монастыри отбирали, хоть народное собранье было, не хотел тогда народ часовен
отдавать — водой на морозе из пожарных труб людей-то тогда разгоняли…
Выходил от начальства строгий-престрогий указ:
отдавать с каждой волости по стольку-то
человек в «грамоту». Сельских школ тогда еще не было, оттого и велено было ребятишек в губернский город везти. Там заводилось первое в ту пору удельное училище.
— Да я, — говорит, — скорей детище свое в куль да в воду, чем за мирского захребетника замуж
отдам!.. В нашем роду бесчестных
людей не бывало, нам с Карпушкой родниться не стать.
— Бога не боится родитель твой — в чужи
люди сыновей послал! Саввушку-то жалко мне оченно — паренек-от еще не выровнялся, пожалуй, и силенки у него не хватит на работу подряженную. Много, пожалуй, придется и побой принять, коль попадется к хозяину немилостивому. Чем сыновей-то в кабалу
отдавать, у меня бы денег позаймовал. Не потерпит ему Господь за обиды родным сыновьям.
— Экой ты
человек неуклончивый! — хлопнув о полы руками, вскликнул Иван Григорьич. — Вот уж поистине: в короб нейдет, из короба не лезет и короба не
отдает… Дивное дело!.. Право, дивное дело!..
— Раненько бы еще, матушка, помышлять о том, — сухо отозвался Марко Данилыч. — Не перестарок, погодит… Я ж
человек одинокий… Конечно, Дарья Сергеевна за всеми порядками пó дому смотрит, однако же Дуня у меня настоящая хозяйка… В
люди, на сторону, ни за что ее не
отдам, да и сама не захочет покинуть меня, старого… Так ли, Дунюшка?
Василий Федулыч Громов так и сказал: «Если б, говорит, таковых, как я, пятьдесят тысяч
человек все свои имения
отдали, чтоб тому делу препятствовать, и то бы, говорит, ничего не поделали».
— Конечно, знающего, — ответил Смолокуров. — Без знающих
людей рыбного дела нельзя вести. Главное, верных
людей надо; их «разъездными» в косных по снятым водам рассылают наблюдать за ловцами… У нас, я вам скажу, дело вот как ведется. Снявши воды, ловцам их сдаем. Искать ловцов не надо, сами нагрянут, знай выбирай, кому
отдать. Народ бедный, кормиться тоже надо, а к другим промысла́м непривычен. И как много их сойдется, сдача пойдет наперебой. Один перед другим проценты набавляет.
— У Бога давностей нет, — сказал Петр Степаныч. —
Люди забыли — Господь помнит… Если б мне ведать, кого дедушка грабил, отыскал бы я внуков-правнуков тех, что им граблены были, и долю мою
отдал бы им до копейки.
Какими-то судьбами Феклист Митрич проведал, что за
человек дом у него нанимал. То главное проведал он, что ему чуть не миллион наследства достался и что этакой-то богач где-то у них в захолустье уходом невесту берет. «Что́ за притча такая, — думал Феклист. — Такому
человеку да воровски жениться! Какой отец дочери своей за него не
отдаст? Я бы с радостью любую тотчас!» Как
человек ловкий, бывалый, догадливый, смекнул он: «Из скитов, стало быть, жену себе выхватил».
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе
люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном уголку, где радушно его приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой
человек отдал приличное внимание и службе; каждое утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Отдайте,
отдайте! Я отчаянный
человек, я решусь на все: когда застрелюсь, вас под суд
отдадут.
Стародум. Мне очень приятно быть знакому с
человеком ваших качеств. Дядя ваш мне о вас говорил. Он
отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца
отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Стародум. Это странное дело!
Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я
отдал мою племянницу за кого — не знаю.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь
отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.