Неточные совпадения
В безмолвной тиши не
станет того человека, и его
могила на веки веков останется никому не известною.
Ход поворотил направо. Там, за деревянной óгорожью, в небольшой рощице, середь старых и новых
могил, возвышались два каменных надгробия. Под одним лежала предшественница Манефы, мать Екатерина, под другим — мать Платонида, в келье которой гордая красавица Матренушка
стала смиренной старицей Манефой…
Кончились простины. Из дома вынесли гроб на холстах и, поставив на черный «одёр» [Носилки, на которых носят покойников. За Волгой, особенно между старообрядцами, носить покойников до кладбища на холстах или же возить на лошадях почитается грехом.], понесли на плечах. До кладбища было версты две, несли переменяясь, но Никифор как
стал к племяннице под правое плечо, так и шел до
могилы, никому не уступая места.
На кладбище, перед тем как закрывать гробовую крышку, протеснился к
могиле Алексей и
стал среди окруживших Настю для отдачи последнего поцелуя… Взглянул он на лицо покойницы… Света невзвидел… Злая совесть стоит палача.
Не чаял Алексей так дешево разделаться… С первых слов Патапа Максимыча понял он, что Настя в
могилу тайны не унесла… Захолонуло сердце, смертный страх обуял его: «Вот он, вот час моей погибели от сего человека!..» — думалось ему, и с трепетом ждал, что вещий сон
станет явью.
Смолкли последние звуки «Богородична плача», этой русской самородной «Stabat mater», и в келарне, хоть там был не один десяток женщин,
стало тихо, как в
могиле. Только бой часового маятника нарушал гробовую тишину… Пение произвело на всех впечатление. Сидя за столами, келейницы умильно поглядывали на Василья Борисыча, многие отирали слезы… Сама мать Манефа была глубоко тронута.
И видели они, что возле Настиной могилки, понурив голову и роняя слезы, сидит дядя Никифор. То был уж не вечно пьяный, буйный, оборванный Микешка Волк, но тихий, молчаливый горюн, каждый Божий день молившийся и плакавший над племянницыной
могилой. Исхудал он, пожелтел, голову седина пробивать
стала, но глаза у него были не прежние мутные — умом, тоской, благодушьем светились. Когда вокруг
могилы стали набираться званые и незваные поминальщики, тихо отошел он в сторонку.
Пропели вопленницы плачи, раздала Никитишна нищей братии «задушевные поминки» [Милостыня, раздаваемая по рукам на кладбище или у ворот дома, где справляют поминки.], и
стали с кладбища расходиться. Долго стоял Патап Максимыч над дочерней
могилой, грустно качая головой, не слыша и не видя подходивших к нему. Пошел домой из последних. Один, одаль других, не надевая шапки и грустно поникнув серебристой головою, шел он тихими стопами.
Последним на кладбище остался Никифор. Подошел он к Настиной
могиле,
стал перед ней на колена, склонил голову на землю.
Стали слышны глухие, перерывчатые его рыдания.
Неточные совпадения
Самгин вздохнул. Он согрелся, настроение его
становилось более мягким, хмельной Дронов казался ему симпатичнее Ногайцева и Ореховой, но было неприятно думать, что снова нужно шагать по снегу, среди
могил и памятников, куда-то далеко, слушать заунывное пение панихиды. Вот открылась дверь и кто-то сказал:
Чем дальше, тем ниже, беднее
становились кресты, и меньше было их, наконец пришли на место, где почти совсем не было крестов и рядом одна с другой было выковыряно в земле четыре
могилы.
Что же
стало с Обломовым? Где он? Где? На ближайшем кладбище под скромной урной покоится тело его между кустов, в затишье. Ветви сирени, посаженные дружеской рукой, дремлют над
могилой, да безмятежно пахнет полынь. Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его.
Потом уже начинались повторения: рождение детей, обряды, пиры, пока похороны не изменят декорации; но ненадолго: одни лица уступают место другим, дети
становятся юношами и вместе с тем женихами, женятся, производят подобных себе — и так жизнь по этой программе тянется беспрерывной однообразною тканью, незаметно обрываясь у самой
могилы.
И день настал. Встает с одра // Мазепа, сей страдалец хилый, // Сей труп живой, еще вчера // Стонавший слабо над
могилой. // Теперь он мощный враг Петра. // Теперь он, бодрый, пред полками // Сверкает гордыми очами // И саблей машет — и к Десне // Проворно мчится на коне. // Согбенный тяжко жизнью старой, // Так оный хитрый кардинал, // Венчавшись римскою тиарой, // И прям, и здрав, и молод
стал.