Неточные совпадения
— А по-твоему, девицам бирюком надо глядеть,
слова ни с кем не
сметь вымолвить? Чай, ведь и они тоже живые, не деревянные, — вступилась Аксинья Захаровна.
— Уж пытала я, пытала у ней, —
заметила Аксинья Захаровна, — скажи,
мол, Настя, что болит у тебя? «Ничего, говорит, не болит…» И ни единого
слова не могла от нее добиться.
— Сначала речь про кельи поведи, не
заметил бы, что мысли меняешь. Не то твоим
словам веры не будет, — говорила Фленушка. — Скажи: если,
мол, ты меня в обитель не пустишь, я,
мол, себя не пожалею: либо руки на себя наложу, либо какого ни на есть парня возьму в полюбовники да «уходом» за него и уйду… Увидишь, какой тихонький после твоих речей будет… Только ты скрепи себя, что б он ни делал. Неровно и ударит: не робей,
смело говори да строго, свысока.
— Так и отцу говори, — молвила Фленушка, одобрительно покачивая головою. — Этими самыми
словами и говори, да опричь того, «уходом» пугни его. Больно ведь не любят эти тысячники, как им дочери такие
слова выговаривают… Спесивы, горды они… Только ты не кипятись, тихим
словом говори. Но
смело и строго… Как раз проймешь, струсит… Увидишь.
— Так Патапу Максимычу
слово стоит сказать ему — «Убери,
мол, подальше Алешку Лохматого», — как раз забреет, — сказала Фленушка.
Слова не
смей проронить, все в точности исполни!..
Вот что: виду не подавай, особенно Аграфене Петровне; с Настей
слова сказать не моги, сиди больше около хозяина, на нее и глядеть не
смей.
Смолкли ребята, враждебно поглядывая друг на друга, но ослушаться старшого и подумать не
смели… Стоит ему
слово сказать, артель встанет как один человек и такую вспорку задаст ослушнику, что в другой раз не захочет дурить…
Да с этим
словом хвать Соломониду поперек живота, да со всего размаху как
метнет ее в Волгу-матушку…
— Ну, ну, касатик ты мой! — ублажал его игумен,
заметив подавленную вспышку недовольства. — Ну, Христос с тобой… На утешительном
слове благодарим.
Аксинье Захаровне братец хоть бы единое
слово наперед сказал: беру,
мол, парня в дом, — нет, сударыня.
— Не твоего ума дело, — отрезал Патап Максимыч. — У меня про Якимку
слова никто не моги сказать… Помину чтоб про него не было… Ни дома меж себя, ни в людях никто заикаться не
смей…
— А плюнул, матушка, да все собрание гнилыми
словами и выругал… — сказал Василий Борисыч. — «Не вам, говорит, мужикам, епископа судить!.. Как
сметь, говорит, ноге выше головы стать?.. На меня, говорит, суд только на небеси да в митрополии…» Пригрозили ему жалобой митрополиту и заграничным епископам, а он на то всему собранию анафему.
— А ты молчи да слушай, что люди старей тебя говорят, — перебил Патап Максимыч. — Перво-наперво обещанье держи, единым
словом не
смей никому заикнуться… Слышишь?
Но вот окидывает он глазами — сидят все люди почтенные, ведут речи степенные, гнилого
слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о ценах на перевозку кладей, о волжских
мелях и перекатах.
К хороводу подойдет, парни прочь идут, а девкам без них скучно, и ругают они писаря ругательски, но сторожась, втихомолку: «Принес-де леший Карпушку-захребетника!» Прозвище горького детства осталось за ним; при нем никто бы не
посмел того
слова вымолвить, но заглазно все величали его мирским захребетником да овражным найденышем.
Когда выдавали ее, понятное дело, он
слова пикнуть не
смел…
Прекращая же сие писание,
молим Верховного пастыреначальника, да подаст владыке нашему Антонию силу, крепость и разумение во еже право правити
слово божественныя истины.
Жестóко было
слово Клеопатры Ера́хтурки. Согласных не нашлось. Кому охота заживо жариться?.. Но никто не
смел прекословить: очень уж велика была ревность древней старицы. Только тихий шепот, чуть слышный ропот волной по собору промчался.
Взорвало Патапа Максимыча. «Как
сметь попу щенком меня обзывать!..» Но сдержался. Чего доброго?.. Еще кляузу подымет, суд наведет.
Слова не вымолвил в ответ, велел работнику ехать скорее.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался
словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не
смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Крестьяне, как
заметили, // Что не обидны барину // Якимовы
слова, // И сами согласилися // С Якимом: —
Слово верное: // Нам подобает пить! // Пьем — значит, силу чувствуем! // Придет печаль великая, // Как перестанем пить!.. // Работа не свалила бы, // Беда не одолела бы, // Нас хмель не одолит! // Не так ли? // «Да, бог милостив!» // — Ну, выпей с нами чарочку!
— И будучи я приведен от тех его
слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же,
мол, это так, ваше благородие? ужели,
мол, что человек, что скотина — все едино? и за что,
мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Левин часто
замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и
слов спорящие приходили наконец к сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два в десять лет в деревне и
заметив два-три
слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит
слова, а сам ничего не понимает».