Неточные совпадения
К такому станку много
рук надо, но смышленый заволжанин придумал, как
делу помочь.
Посчитал, посчитал, раскинул умом-разумом, видит — по́ставка будет с
руки: расшива без
дела, бурлаки недороги, паводок девять четвертей.
Жених, кажись, малый складный: и речист, и умен,
дело из
рук у него не вали́тся…
— Это ты хорошо говоришь, дружок, по-Божьему, — ласково взяв Алексея за плечо, сказал Патап Максимыч. — Господь пошлет; поминай чаще Иева на гноищи. Да… все имел, всего лишился, а на Бога не возроптал; за то и подал ему Бог больше прежнего. Так и ваше
дело — на Бога не ропщите,
рук не жалейте да с Богом работайте, Господь не оставит вас — пошлет больше прежнего.
— Так-то так, уж я на тебя как на каменну стену надеюсь, кумушка, — отвечала Аксинья Захаровна. — Без тебя хоть в гроб ложись. Да нельзя же и мне руки-то сложить. Вот умница-то, — продолжала она, указывая на работницу Матрену, — давеча у меня все полы перепортила бы, коли б не доглядела я вовремя. Крашены-то полы дресвой вздумала мыть… А вот что, кумушка, хотела я у тебя спросить: на нонешний
день к ужину-то что думаешь гостям сготовить? Без хлеба, без соли нельзя же их спать положить.
Хоть иной катальщик и брезговал такой работой: греховное, дескать,
дело христианские
руки поганить, катая шляпу на бриту башку бусурманина, но таких не много бывало, потому что «татарка» товар сходный, никогда, бывало, не залежится.
А тут и по хозяйству не по-прежнему все пошло: в дому все по-старому, и затворы и запоры крепки, а добро рекой вон плывет, домовая утварь как на огне горит. Известно
дело: без хозяйки дом, как без крыши, без огорожи; чужая
рука не на то, чтобы в дом нести, а чтоб из дому вынесть. Скорбно и тяжко Ивану Григорьичу. Как
делу помочь?.. Жениться?
— Без ее согласья, известно, нельзя
дело сладить, — отвечал Патап Максимыч. — Потому хоша она мне и дочка, а все ж не родная. Будь Настасья постарше да не крестная тебе дочь, я бы разговаривать не стал, сейчас бы с тобой по
рукам, потому она детище мое — куда хочу, туда и
дену. А с Груней надо поговорить. Поговорить, что ли?
Золото — ввек другого такого не нажить:
дело у него в
руках так и горит…
Через три
дня после этой встречи бледную, исхудалую девушку вели в часовню; там дали ей в
руки зажженную свечу… Начался обряд… Из часовни вышла новоиспеченная мать Манефа…
— Не один миллион, три, пять, десять наживешь, — с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. — Лиха беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я — человек бывалый, много видал золотых приисков — и в Сибири и на Урале, а как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня с дива
руки опустились… Да что тут толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это
дело нужно сто тысяч серебром.
— Значит, это
дело надо оставить, — махнув
рукой, сказал Патап Максимыч. — Сто тысяч!.. Эк у него тысячи-то — ровно парена репа…
Тот, известно
дело, зачнет ломаться, без этого уж нельзя: «И ума-то, говорит, у меня на такое
дело не хватит, и стар-от я стал, и топор-то у меня из
рук валится», ну и все такое.
— После Евдокии-плющихи, как домой воротимся, — отвечал Артемий. — У хозяина кажда малость на счету… Оттого и выбираем грамотного, чтоб умел счет записать… Да вот беда — грамотных-то маловато у нас; зачастую такого выбираем, чтоб хоть бирки-то умел хорошо резать. По этим биркам аль по записям и живет у нас расчет. Сколько кто харчей из дома на зиму привез, сколько кто овса на лошадей, другого прочего — все ставим в цену. Получим заработки, поровну
делим. На Страшной и деньги по
рукам.
— Кто на попятный? — вскрикнул Патап Максимыч. — Никогда я на попятный ни в каком
деле не поворачивал, не таков я человек, чтоб на попятный идти. Мне бы только увериться… Обожди маленько, окажется
дело верное, тотчас подпишу условие и деньги тебе в
руки. А до тех пор я не согласен.
«Эка здоровенный игумен-то какой, ровно из матерого дуба вытесан… — думал, глядя на него, Патап Максимыч. — Ему бы не лестовку в
руку, а пудовый молот… Чудное
дело, как это он с разбойниками-то не справился… Да этакому старцу хоть на пару медведей в одиночку идти… Лапища-то какая!.. А молодец Богу молиться!.. Как это все у него стройно да чинно выходит…»
— Живет у меня молодой парень, на все
дела руки у него золотые, — спокойным голосом продолжал Патап Максимыч. — Приказчиком его сделал по токарням, отчасти по хозяйству. Больно приглянулся он мне — башка разумная. А я стар становлюсь, сыновьями Господь не благословил, помощников нет, вот и хочу я этому самому приказчику не вдруг, а так, знаешь, исподволь, помаленько домовое хозяйство на
руки сдать… А там что Бог даст…
У него в
руках сундучок тагильского
дела [В Тагиле (Верхотурского уезда) делают железные подносы и сундуки из кедрового дерева, обивают железом или жестью, раскрашивают яркими красками и кроют прочным лаком.
Тот добрый человек был Патап Максимыч Чапурин. Спознал он Сергея Андреича, видит — человек хороший, добрый, да хоть ретив и умен — а взялся не за свое
дело, оттого оно у него не клеится и вон из
рук валится. Жалко стало ему бессчастного Колышкина, и вывел он его из темной трущобы на широкую дорогу.
А вот построй-ка ты лучше пароходишко, это будет тебе с
руки, на этом
деле не сорвешься.
— Невдомек! — почесывая затылок, молвил Патап Максимыч. — Эка в самом
деле!.. Да нет, постой, погоди, зря с толку меня не сшибай… — спохватился он. — На Ветлуге говорили, что этот песок не справское золото; из него, дескать, надо еще через огонь топить настоящее-то золото… Такие люди в Москве, слышь, есть. А неумелыми
руками зачнешь тот песок перекалывать, одна гарь останется… Я и гари той добыл, — прибавил Патап Максимыч, подавая Колышкину взятую у Силантья изгарь.
— Не уйдут!.. Нет, с моей уды карасям не сорваться!.. Шалишь, кума, — не с той ноги плясать пошла, — говорил Патап Максимыч, ходя по комнате и потирая
руки. — С меня не разживутся!.. Да нет, ты то посуди, Сергей Андреич, живу я, слава тебе Господи, и
дела веду не первый год… А они со мной ровно с малым ребенком вздумали шутки шутить!.. Я ж им отшучу!..
Сюда сходились старшие матери на сборы для совещаний о хозяйственных
делах, для раздачи по
рукам денежной милостыни, присылаемой благодетелями; здесь на общем сходе игуменья с казначеей учитывала сборщиц и канонниц, возвращавшихся из поездок; сюда сбегались урвавшиеся от «трудов» белицы промеж себя поболтать, здесь же бывали по зимним вечерам супрядки.
— То-то,
дева, — вздохнув, сказала мать Виринея и, сев на скамью, склонила щеку на
руку.
Бог нам дает много, а нам-то все мало,
Не можем мы, людие, ничем ся наполнить!
И ляжем мы в гробы, прижмем
руки к сердцу,
Души наши пойдут по
делам своим,
Кости наши пойдут по земле на предание,
Телеса наши пойдут червям на съедение,
А богатство, гордость, слава куда пойдут?
Но вот архиерей, приняв на свои
руки принесенную святыню, передал ее городскому голове, и клир торжественно воскликнул: «Днесь светло красуется град сей, яко зарю солнечную восприемше, Владычице, чудотворную твою икону!..» Блеснули слезами взоры молящейся толпы, и десятки тысяч поверглися ниц пред ликом
Девы Марии.
Свадьбу сыграли. Перед тем Макар Тихоныч послал сына в Урюпинскую на ярмарку, Маша так и не свиделась с ним. Старый приказчик, приставленный Масляниковым к сыну, с Урюпинской повез его в Тифлис, оттоль на Крещенскую в Харьков, из Харькова в Ирбит, из Ирбита в Симбирск на Сборную. Так
дело и протянулось до Пасхи. На возвратном пути Евграф Макарыч где-то захворал и помер. Болтали, будто
руки на себя наложил, болтали, что опился с горя. Бог его знает, как на самом
деле было.
— Значит, Настенька не дает из себя делать, что другие хотят? — молвила Марья Гавриловна. Потом помолчала немного, с минуту посидела, склоня голову на
руку, и, быстро подняв ее, молвила: — Не худое
дело, матушка. Сами говорите: девица она умная, добрая — и, как я ее понимаю, на правде стоит, лжи, лицемерия капли в ней нет.
По
делу какому к нему и не подступайся — что ни говори, ровно не понимает тебя, махнет
рукой либо зарычит: «Убирайся, не мешай!»…
Настя и Параша сидят в своих светелках сумрачные, грустные. На что Параша, ко всему безучастная, ленивая толстуха, и ту скука до того одолела, что хоть
руки на себя поднимать. За одно
дело примется, не клеится, за другое — из
рук вон валится: что ни зачнет, тотчас бросит и опять за новое берется. Только и отрады, как завалиться спать…
— Как наверх не ходить? — не глядя на нее, отвечал Алексей. — Хозяйски
дела тоже на
руках.
В заднем углу стон раздался. Оглянулся Патап Максимыч — а там с лестовкой в
руках стоит на молитве Микешка Волк. Слезы ручьями текут по багровому лицу его. С того
дня как заболела Настя, перестал он пить и, забившись в уголок моленной, почти не выходил из нее.
Никитишна на все
руки была мастерица, на всякие
дела дошлая источница. Похоронной обрядней тоже умела распорядиться, Евпраксея с Матренушкой были ей на подмогу.
Достала Никитишна нового полотна обернуть ноги покойнице, новое недержанное полотенце дать ей в
руки, было бы чем отереть с лица пот в
день Страшного суда Христова.
— Вышло на поверку, что дело-то бросовое. Не стоит об него и
рук марать, — сказал Патап Максимыч.
— Эх, матушка Марья Гавриловна… Какой я учитель теперь? — вздохнул Патап Максимыч. — У самого
дело из
рук валится.
— Ну как братнино-то письмо да в судейские
руки попадет! — по малом времени зачала горевать игуменья. — По такому
делу всякий клочок в тюрьму волочет, а у приказных людей тогда и праздник, как богатого человека к ответу притянут… Как не притянуть им Патапа?.. Матерóй осетер не каждый
день в ихний невод попадает… При его-то спеси, при его-то гордости!.. Да легче ему дочь, жену схоронить, легче самому живому в могилу лечь!.. Не пережить Патапу такой беды!..
— Куда вам с пароходами, сударыня! — возразила Манефа. — И мужчине не всякому такое
дело к
руке приходится.
А у степенных женщин и старушек на тот
день свои заботы — идут они на кладбища и цветными пучками, что держали в
руках за вечерней, прочищают они глазыньки родителям [Пучками цветов или березками обметают они могилы.
— Алексея Трифонова доводится мне в Красну Рамень посылать, — объявил Патап Максимыч стоявшей без шапок толпе работников. — Оттоль ему надо еще кой-куда съездить. Потому с нонешнего
дня за работами будет смотреть Григорий Филиппыч… Слушаться его!.. Почитать во всем… У него на
руках и расчеты заработков.
Сам бы, пожалуй, к хорошему месту тотчас же тебя и пристроил, потому что вижу — голова ты с мозгом, никакое
дело из
рук у тебя не валится, это я от самого Патапа Максимыча не один раз слыхал, — только сам посуди, умная голова, могу ли я для тебя это сделать, коли у вас что-нибудь вышло с Патапом Максимычем?
Там Карпушка пробыл года с четыре, в приказных
делах наторел, и все ему стало с
руки: просьбу ль написать,
дело ль в котору надо сторону своротить — на всякое художество собаку съел.
И стал Карпушка не Карпушка, а Карп Алексеич. Удельного голову в
руки забрал, старшин зá бороды стал потряхивать. У него вся волость: ходи как линь по
дну, а воды замутить не моги.
Коли знает, бывало, что начальство про
дела его сведать может, — за правду горой, и мужика в обиду не даст; а коль можно втихомолку попользоваться — на
руку охулки не положит.
Поворчал на девок Трифон, но не больно серчал… Нечего думой про девок раскидывать, не медведь их заел, не волк зарезал — придут, воротятся. Одно гребтело Лохматому: так ли, не так ли, а Карпушке быть в лесу. «Уж коли
дело на то пошло, — думает он про Параньку, — так пусть бы с кем хотела, только б не с мироедом…» Подумал так Трифон Михайлыч, махнул
рукой и спать собрался.
— То лоцманово
дело, батюшка, — сказал Алексей. — Ему знать мели-перекаты, мое
дело за порядком смотреть да все оберегать, кладь ли, людей ли… Опять же хозяйские деньги на
руки, за нагрузкой смотреть, за выгрузкой.
Игумен так и замахал
руками: «Не хочу, значит: не благословляю…» А Парфений ему: «Без того нельзя, отче святый, грязи нарастет паче меры, а полы подмывать
дело не мужское, ни один пóслушник за то не возьмется.
— Дело-то óпасно, — немного подумав, молвил Василий Борисыч. — Батюшка родитель был у меня тоже человек торговый,
дела большие вел. Был расчетлив и бережлив, опытен и сметлив… А подошел черный
день, смешались прибыль с убылью, и пошли беда за бедой. В два года в доме-то стало хоть шаром покати… А мне куда перед ним? Что я супротив его знаю?.. Нет, Патап Максимыч, не с
руки мне торговое
дело.
— Волка бояться — от белки бежать, — сказал Патап Максимыч. — Не ты первый, не ты будешь и последний… Знаешь пословицу: «Смелому горох хлебать, робкому пустых щей не видать»? Бояться надо отпетому дураку да непостоянному человеку, а ты не из таковских. У тебя
дело из
рук не вывалится… Вот хоть бы вечор про Коновалова помянул… Что б тебе,
делом занявшись, другим Коноваловым стать?.. Сколько б тысяч народу за тебя
день и ночь Богу молили!..
Тут нажива только тому, кто
дело к
рукам умеет прибрать…