Неточные совпадения
Приневоливал меня
родной батюшка,
Приговаривала матушка
Замуж
девушке идти,
Да идти да и замуж
Девушке идти.
— Сироток жалко мне, тятя, — трепетным голосом ответила
девушка, припав к плечу названого родителя. — Сама сирота, разумею… Пошлет ли Господь им
родную мать, как мне послал? Голубчик тятенька, жалко мне их!..
— Ах, Фленушка, моя Фленушка! — страстным, почти незнакомым дотоле Фленушке голосом воскликнула Манефа и крепко обвила руками шею
девушки. —
Родная ты моя!.. Голубушка!.. Как бы знала ты да ведала!..
— Матушка!..
Родная ты моя!.. — упавшим голосом, едва слышно говорила
девушка. — Помолись Богу за меня, за грешницу…
— Что это с вами, сударыня? — с неподдельным участием, даже с испугом молвила Таня. Как к матери
родной привязана была к «сударыне» своей
девушка, взятая из семьи, удрученной бедностью и осыпанной благодеяниями Марьи Гавриловны.
Вот за гробом Насти, вслед за
родными, идут с поникшими головами семь женщин. Все в синих крашенинных сарафанах с черными рукавами и белыми платками на головах… Впереди выступает главная «плачея» Устинья Клещиха. Хоронят
девушку, оттого в руках у ней зеленая ветка, обернутая в красный платок.
Слышатся в них и глухой, перекатный шум
родных лесов, и тихий всплеск
родных волн, и веселые звуки весенних хороводов, и последний замирающий лепет родителя, дающего детям предсмертное благословение, и сладкий шепот впервые любимой
девушки, и нежный голос матери, когда, бывало, погруженная в думу о судьбе своего младенца, заведет она тихую, унылую песенку над безмятежной его колыбелью…
Неточные совпадения
Русская
девушка эта, по наблюдениям Кити, не была
родня мадам Шталь и вместе с тем не была наемная помощница.
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что
девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье. Он подтверждал это тем, что ни одна семья не может обойтись без помощницы, что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или
родные.
В церкви была вся Москва,
родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин,
девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.
— Вы написали, — резко проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до вчерашнего дня никогда не видал). Вы написали это, чтобы поссорить меня с
родными, и для того прибавили, в гнусных выражениях, о поведении
девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
Бабушка отпускала Марфеньку за Волгу, к будущей
родне, против обыкновения молчаливо, с некоторой печалью. Она не обременяла ее наставлениями, не вдавалась в мелочные предостережения, даже на вопросы Марфеньки, что взять с собой, какие платья, вещи — рассеянно отвечала: «Что тебе вздумается». И велела Василисе и
девушке Наталье, которую посылала с ней, снарядить и уложить, что нужно.