Неточные совпадения
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети
не грелись, чужого куска
не едали, родительского
дома отродясь
не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли того
не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела в источный голос.
— Плату положил бы я хорошую, ничем бы ты от меня обижен
не остался, — продолжал Патап Максимыч. —
Дома ли у отца стал токарничать, в людях ли, столько тебе
не получить, сколько я положу. Я бы тебе все заведенье сдал: и токарни, и красильни, и запасы все, и товар, — а как на Низ случится самому сплыть аль куда в другое место, я б и
дом на тебя с Пантелеем
покидал. Как при покойнике Савельиче было, так бы и при тебе. Ты с отцом-то толком поговори.
— В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к
дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого человека мне невозможно: перво дело, за работой глаз нужен, мне одному
не углядеть; опять же по делам
дом покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
Каков поп, таков и приход. Попы хлыновцы знать
не хотели Москвы с ее митрополитом, их духовные чада — знать
не хотели царских воевод, уклонялись от платежа податей, управлялись выборными, судили самосудом, московским законам
не подчинялись. Чуть являлся на краю леса посланец от воеводы или патриарший десятильник, они
покидали дома и уходили в лесные трущобы, где
не сыскали б их ни сам воевода, ни сам патриарх.
—
Не о чем тебе, Алексеюшка, много заботиться. Патап Максимыч
не оставит тебя. Видишь сам, как он возлюбил тебя. Мне даже на удивленье… Больше двадцати годов у них в
дому живу, а такое дело впервой вижу… О недостатках
не кручинься —
не покинет он в нужде ни тебя, ни родителей, — уговаривал Пантелей Алексея.
Надо
покинуть дом, где его, бедняка-горюна, приютили, где осыпали его благодеяньями, где узнал он радости любви, которую оценить
не сумел… Куда деваться?.. Как сказать отцу с матерью, почему оставляет он Патапа Максимыча?.. Опять же легко молвить — «сыщи другое место»… А как сыщешь его?..
— Раненько бы еще, матушка, помышлять о том, — сухо отозвался Марко Данилыч. —
Не перестарок, погодит… Я ж человек одинокий… Конечно, Дарья Сергеевна за всеми порядками пó
дому смотрит, однако же Дуня у меня настоящая хозяйка… В люди, на сторону, ни за что ее
не отдам, да и сама
не захочет
покинуть меня, старого… Так ли, Дунюшка?
А еще более того желаю знать, каково тебе в гостях; ты еще николи
не покидала дома родительского, и для того мне оченно желательно знать, как с тобой господа обходятся, потому что ежели что нехорошее, так я свое рождение в обиду не дам, и будь обидчик хоша разгенерал, добром со мной не разделается.
Неточные совпадения
И вы, красотки молодые, // Которых позднею порой // Уносят дрожки удалые // По петербургской мостовой, // И вас
покинул мой Евгений. // Отступник бурных наслаждений, // Онегин
дома заперся, // Зевая, за перо взялся, // Хотел писать — но труд упорный // Ему был тошен; ничего //
Не вышло из пера его, // И
не попал он в цех задорный // Людей, о коих
не сужу, // Затем, что к ним принадлежу.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою
кинули отцов и матерей и бежали из родительских
домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю,
не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки
дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне
не нужно
покидать тебя! Я бы
не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
Без этих капризов он как-то
не чувствовал над собой барина; без них ничто
не воскрешало молодости его, деревни, которую они
покинули давно, и преданий об этом старинном
доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род.
Но ему нравилась эта жизнь, и он
не покидал ее.
Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но
не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.