— О Москва, Москва! Высокоумные, прегордые
московские люди! — с усмешкой презренья воскликнул старец Иосиф. — Великими мнят себе быти, дивного же Божия смотрения не разумеют. Окаменели сердца, померкли очи, слуху глухота дадеся!.. И дивиться нечему — Нестиар не фабрика, не завод, не торговая лавка, а Божие место, праведным уготованное!.. Какое ж до него дело московским толстопузам?..
Неточные совпадения
Пошел повар в тысяче рублях, но знающие
люди говорили, что тузу не грех бы было и подороже Петрушку поставить, потому что дело свое он знал на редкость: в Английском клубе учился, сам Рахманов [Известный
московский любитель покушать, проевший несколько тысяч душ крестьян.] раза два его одобрял.
Этот Иона был одним из замечательнейших
людей московского старообрядского собора 1779 года, утвердившего «перемазыванье» приходящих от великороссийской церкви.
Меж тем спавший в оленевской кибитке
московский певец проснулся. Отворотил он бок кожаного фартука, глядит — место незнакомое, лошади отложены,
людей ни души. Живого только и есть что жирная корова, улегшаяся на солнцепеке, да высокий голландский петух, окруженный курами всех возможных пород. Склонив голову набок, скитский горлопан стоял на одной ножке и гордо поглядывал то на одну, то на другую подругу жизни.
— Не слепота, Василий Борисыч, сóблазн от австрийского священства больше отводит
людей, — сказала Манефа. — Вам,
московским, хорошо: вы на свету живете. Не грех бы иной раз и об нас подумать. А вы только совесть маломощных соблазнами мутите.
— То-то и есть, — продолжала Манефа. — Как же должно вашего Софрона епископа понимать?.. А?.. Были от меня посыланы верные
люди по разным местам, и письмами обсылалась… Нехорошие про него слухи, Василий Борисыч, ох, какие нехорошие!.. А Москва его терпит!.. Да как не терпеть?..
Московский избранник!..
Такая была благодать, что старые
люди, помнившие Пугача и чуму
московскую, не знавали такого доброго года.
Сильные своим влияньем тузы
московского старообрядства дорожили такими
людьми и уважали Василья Борисыча за острый ум и обширные познанья…
— Этот ничего… — сказал Патап Максимыч. — Василий Борисыч
человек иной стати. Его опасаться нечего. Чтобы
московских скосырей да казанских хахалей тут не было — вот про что говорю. Они к тебе больно часто наезжают…
— Не знаю, как вам доложить, матушка, — уклончиво отозвался Василий Борисыч. — И Патапа-то Максимыча оскорбить не желательно, потому что
человек он добрый, хоть и востёр на язык бывает, да и
московских не хочется в досаду ввести — Петра Спиридоныча, Гусевых, Мартыновых… А уж от матушки Пульхерии что достанется, так и вздумать нельзя!..
Идет Иосиф всех впереди, рядом с ним Василий Борисыч. Слушает
московский посол преподобные речи, не вспоминая про греховную ночь. Фленушка с бледной, истомленной Парашей и свежей, как яблочко наливное, Марьей головщицей следом за ними идут.
Люди хоть не дальние, а все-таки заезжие, любопытно и им сказаний Иосифа про улангерскую старину послушать.
— Как не слыхать, матушка?..
Люди известные! — ответил
московский посол. — С Тимофеем Гордеичем мы даже оченно знакомы. Он в Рогожском на собраниях бывал в ту пору, как насчет архиерейства соборовали!
Мы
люди лесные, простые,
московских обычаев не ведаем.
Стало быть, не нас учить, не нами властительски повелевать
московским мирским
людям довлеет, а от нас поучаться, нам повиноваться…
— Надивиться не могу вашей мудрости, матушка, — подхватил
московский посол. — Какая у вас во всем прозорливость, какое во всех делах благоразумие! Поистине, паче всех
человек одарил вас Господь дарами своей премудрости…
«Ах ты Господи, Господи! — думал
московский посол, стоя у окна и глядя на безлюдную улицу пустынного городка. — Вот до чего довели!.. Им хорошо!.. Заварили кашу, да и в сторону… Хоть бы эту шальную Фленушку взять, либо Самоквасова с Семеном Петровичем… Им бы только потешиться… А тут вот и вывертывайся, как знаешь… С хозяином посоветуюсь;
человек он, кажется, не глупый, опять же ум хорошо, а два лучше того…»
— Государь, — продолжал Малюта, — намедни послал я круг Москвы объезд, для того, государь, так ли
московские люди соблюдают твой царский указ? Как вдруг неведомый боярин с холопями напал на объезжих людей. Многих убили до смерти, и больно изувечили моего стремянного. Он сам здесь, стоит за дверьми, жестоко избитый! Прикажешь призвать?
Вечерком, на Святках, сидя в одной благоразумной компании, было говорено о вере и о неверии. Речь шла, впрочем, не в смысле высших вопросов деизма или материализма, а в смысле веры в людей, одаренных особыми силами предвидения и прорицания, а пожалуй, даже и своего рода чудотворства. И случился тут же некто, степенный
московский человек, который сказал следующее:
В тот же день восемь таких записей, или поручных кабал, одни в полутретьесте рублях, другие и более, все в двух тысячах рублях, были даны именитыми
московскими людьми, большею частию боярами, в том, что они обязывались заплатить великому князю эту сумму в случае, если б воевода вздумал отъехать или бежать в чужую сторону.
Неточные совпадения
Но Левин ошибся, приняв того, кто сидел в коляске, за старого князя. Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не князя, а красивого полного молодого
человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой
человек, «отличнейший малый и страстный охотник», как его представил Степан Аркадьич.
Позовите всех этих тютьков (так князь называл
московских молодых
людей), позовите тапера, и пускай пляшут, а не так, как нынче, — женишков, и сводить.
Княгиня очень любит молодых
людей; княжна смотрит на них с некоторым презрением:
московская привычка!
Прочие тоже были более или менее
люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто «
Московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал.
«Нет, те
люди не так сделаны; настоящий властелин,кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона
людей в
московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких
людях, видно, не тело, а бронза!»