Неточные совпадения
Да, кроме
того, во время отлучек
из дому по чужим
местам жить в раскольничьих домах бывало ему привольней и спокойней.
Вышел он на Русь
из неметчины, да не
из заморской, а
из своей,
из той, что лет сто
тому назад мы, сами не зная зачем, развели на лучших
местах саратовского Поволжья.
— Нельзя
того, господин купец, — отвечал Артемий. — Другим станет обидно. Ведь это, пожалуй, на
ту же стать пойдет, как по другим
местам, где на хозяев из-за ряженой платы работают…
Замялся игумен на
месте, но Стуколов так на него крикнул, что
тот почти бегом побежал
из гостиницы.
В самом деле
место тут каменистое. Белоснежным кварцевым песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а на полях и по болотам там и сям торчат
из земли огромные валуны гранита.
То осколки Скандинавских гор, на плававших льдинах занесенные сюда в давние времена образования земной коры. За Волгой иное толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь бой держать с силой небесною и за гордыню оборочены в камни.
Семейство Гаврилы Маркелыча остановилось у
того места, где должны были встретиться два крестных хода: один
из города, другой
из монастыря.
То суетится Настя,
то сядет на
место, задумается, и насилу могут ее докликаться.
То весело защебечет, ровно выпущенная
из неволи птичка,
то вдруг ни с
того ни с сего взор ее затуманится, и на глаза слеза навернется.
— По разным обителям
ту песнь поют, матушка… — скромно ответил Василий Борисыч. — И по домам благочестивых христиан поют… Выучился я петь ее в Лаврентьеве, а слыхал и в Куренях и в Бело-Кринице. А изводу [Курени, или Куреневский — раскольничий скит в Юго-Западном крае. Извод — редакция, а также
место происхождения или указание на
место происхождения.] она суздальского. Оттоль, сказывают, из-под Суздаля, разнесли ее по обителям.
Извещала брата о грозящих скитам напастях и о
том, что на всякий случай она в городе
место под келью покупает… умоляла брата поскорее съездить в «губернию» и там хорошенько да повернее узнать, не пришли ли насчет скитов
из Петербурга указы и не ждут ли оттуда больших чиновников по скитским делам.
Запустело
место, где жил отец Софонтий, куда сходились на соборы не только отцы с Керженца и со всего Чернораменья, но даже
из дальних
мест,
из самой зарубежной Ветки. Запустело
место, откуда выходили рьяные проповедники «древлего благочестия» в Прикамские леса, на Уральские бугры и в дальнюю Сибирь… «Кержаками» доныне в
тех местах старообрядцев зовут, в память
того, что зашли они туда с Керженца,
из скитов Софонтьева согласия.
Вплоть до позднего вечера продолжался широкий разгул поклонников Софонтия. Хороводов не было, зато песни не умолкали, а выстрелы
из ружей и мушкетонов становились чаще и чаще… По лесу забродили парочки…
То в одном,
то в другом
месте слышались и шелест раздвигаемых ветвей, и хруст валежника, и девичьи вскрикиванья, и звонкий веселый хохот… Так кончились Софонтьевы помины.
— Вот намедни вы спрашивали меня, Андрей Иваныч, про «старую веру». Хоть я сам старовером родился, да
из отцовского дома еще малым ребенком взят. Оттого и не знаю ничего, ничего почти и не помню. Есть охота, так вот Алексея Трифоныча спросите, человек он книжный, коренной старовер, к
тому ж из-за Волги,
из тех самых лесов Керженских, где теперь старая вера вот уж двести лет крепче, чем по другим
местам, держится.
Кончили
тем, что через неделю, когда придет
из Астрахани колышкинский пароход «Успех», разгрузится и возьмет свежую кладь до Рыбинска, Алексей поедет на нем при клади и
тем временем ознакомится с пароходным делом. Затем было обещано ему
место капитана на другом пароходе Колышкина.
В один летний день нашли подкидыша не в урочном
месте — в овраге. Благо, что у игравших в лапту ребятишек мяч туда залетел. Спустившись в овраг, нашли они там маленького захребетника… Пришли десятские
из приказа, ребенка взяли, окрестили, и как найден был он 26 мая,
то и нарекли его Карпом, по имени святого
того дня. Во рту раба Божия Карпа соску с жеваной морковью нашли — оттого прозвали его Морковкиным.
— Прибыли мы к кордону на самый канун Лазарева воскресенья. Пасха в
том году была ранняя, а по
тем местам еще на середокрестной рéки прошли, на пятой травка по полям зеленела.
Из Москвы поехали — мороз был прежестокий, метель, вьюга, а недели через полторы, как добрались до кордона, весна там давно началась…
Бывает коренная, да везена
та рыба
из дальних
мест и оттого дорогá…
— Как не найтись! — ответила Манефа. — Воспрещенью-то теперь боле тридцати годов, а как пол-Оленева выгорело — и пятнадцати не будет… Новых-то, после пожару ставленных, обителей чуть не половина… Шарпан тоже велено осмотреть, он тоже весь новый, тоже после пожара строен. Казанску владычицу
из Шарпана-то велено, слышь, отобрать… И по всем-де скитам такая же будет переборка, а которы не лицевые,
тех, слышь, всех по своим
местам, откуда пришли, разошлют…
— Ну, теперь делу шабáш, ступай укладывайся, — сказал Патап Максимыч. — Да смотри у меня за Прасковьей-то в оба, больно-то баловаться ей не давай. Девка тихоня, спать бы ей только, да на
то полагаться нельзя — девичий разум, что храмина непокровенна, со всякой стороны ветру
место найдется… Девка молодая, кровь-то играет — от греха, значит, на вершок, потому за ней и гляди… В лесах на богомолье пущай побывает, пущай и в Китеж съездит, только чтоб, опричь стариц, никого с ней не было,
из моло́дцов
то есть.
На
ту пору у Колышкина
из посторонних никого не было. Как только сказали ему о приходе Алексея, тотчас велел он позвать его, чтоб с глазу на глаз пожурить хорошенько: «Так, дескать, добрые люди не делают, столь долго ждать себя не заставляют…» А затем объявить, что «Успех» не мог его дождаться, убежал с кладью до Рыбинска, но это не беда: для любимца Патапа Максимыча у него на другом пароходе
место готово, хоть
тем же днем поступай.
В Муроме и Костроме в
тот же день хоронят чучело Ярилы
из травы или соломы; в Кинешме и Галиче на игрищах Ярилу представляет старик — «дедушка, золотая головушка, серебряна бородушка»; по рекам Вятке и Ветлуге сохранились
местами остатки Ярилиных купальских празднеств.].
— «Егда кто
из обительских преставится, и аще не останется после него своего имения…» Не
то раскрыла, Ираидушка… Не в
том месте, — с досадой молвила Таисея. — Сыщи про мирских человеков преставльшихся, — прибавила она, подавая Ираиде книгу.
— Ни единый час не изнесу ее
из моленной, — тихо, но с твердой решимостью сказала мать Августа. — Больше ста семидесяти годов стоит она на одном
месте. Ни при старых матерях, ни при мне ее не трогивали, опричь пожарного случая. Не порушу завета первоначальника шарпанского отца Арсения. Он заповедовал не износить иконы
из храма ни под каким видом. У нас на
то запись руки его…
В горницах Марьи Гавриловны шумно идет пированье. Кипит самовар, по столам и по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с кумом Иваном Григорьичем, купцы, что
из города в гости к Манефе приехали, пароходчик
из Городца частенько усы в
тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину на
том самом
месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую память об ней разнесла, как ветер осенний сухую листву разносит…
Меж
тем Василий Борисыч в келарне с девицами распевал. Увидев, что с обительского двора съезжает кибитка Марка Данилыча, на половине перервал он «Всемирную славу» и кинулся стремглав на крыльцо, но едва успел поклониться и мельком взглянуть на уезжавшую Дуню. Смолокуров отдал ему степенный поклон и громко крикнул прощальное слово. Она не взглянула. Как вкопанный стал на
месте Василий Борисыч. Давно
из виду скрылась кибитка, а он все глядел вслед улетевшей красотке…
— Прискорбно, не поверишь, как прискорбно мне, дорогой ты мой Василий Борисыч, — говорила ему Манефа. — Ровно я гоню тебя вон
из обители, ровно у меня и
места ради друга не стало. Не поскорби, родной, сам видишь, каково наше положение. Языки-то людские, ой-ой, как злы!.. Иная со скуки да от нечего делать
того наплетет, что после только ахнешь. Ни с
того ни с сего насудачат… При соли хлебнется, к слову молвится, а тут и пошла писать…
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с
места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного
из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Но перенесемся мыслью за сто лет
тому назад, поставим себя на
место достославных наших предков, и мы легко поймем
тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта,
из которого ничего не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой часов.
Вот вышла
из мрака одна тень, хлопнула: раз-раз! — и исчезла неведомо куда; смотришь, на
место ее выступает уж другая тень и тоже хлопает, как попало, и исчезает…"Раззорю!","Не потерплю!" — слышится со всех сторон, а что разорю, чего не потерплю —
того разобрать невозможно.
— «Я не мир, а меч принес», говорит Христос, — с своей стороны возразил Сергей Иваныч, просто, как будто самую понятную вещь приводя
то самое
место из Евангелия, которое всегда более всего смущало Левина.
Пройдя большую половину болота, Левин с Весловским добрались до
того места, по которому длинными полосками, упирающимися в осоку, был разделен мужицкий покос, отмеченный где протоптанными полосками, где прокошенным рядком. Половина
из этих полос была уже скошена.