Неточные совпадения
Молодая, красивая,
живая как огонь Фленушка, приятельница дочерей Патапа Максимыча,
была девица-белоручка, любимица игуменьи, обительская баловница.
В обители дурой считали ее, но любили за то, что сильная
была работница и, куда ни пошли, что ей ни вели, все
живой рукой обделает безо всякого ворчанья.
Передернуло Патапа Максимыча. Попрек Снежкова задел его за
живое. Сверкнули глаза, повернулось
было на языке сказать: «Не отдам на срам детище, не потерплю, чтобы голили ее перед чужими людьми…» Но сдержался и молвил с досадой...
— Проворь, а ты проворь обедать-то, — торопил племянника дядя Онуфрий, — чтоб у меня все
живой рукой
было состряпано… А я покаместь к коням схожу.
Иной раз наезжали к ним хлыновские попы с Вятки, но те попы
были самоставленники, сплошь да рядом венчали они не то что четвертые, шестые да седьмые браки, от
живой жены или в близком родстве.
Все скитские жители с умиленьем вспоминали, какое при «боярыне Степановне» в Улангере житие
было тихое да стройное, да такое пространное, небоязное, что за раз у нее по двенадцати попов с Иргиза
живало и полиция пальцем не смела их тронуть [В Улангерском скиту, Семеновского уезда, лет тридцать тому назад жил раскольничий инок отец Иов, у которого в том же Семеновском уезде, а также в Чухломском,
были имения с крепостными крестьянами.
Только ты у меня смотри, Марья, хоть и сказано тебе от отца, от родителя значит: причаливай Масляникова, а того не забывай — коли прежде венца до греха дойдешь,
живой тебе не
быть.
Недели три пролежала в горячке игуменья и все время
была без памяти. Не
будь в обители Марьи Гавриловны, не
быть бы Манефе в
живых.
Вода, в которую он пущен, считается в простонародье целебною.], другая —
напоить ее вином, наперед заморозив в нем
живого рака, третья учила — деревянным маслом из лампадки всю ее вымазать, четвертая — накормить овсяным киселем с воском, а пятая уверяла, что нет ничего лучше, как достать
живую щуку, разрезать ее вдоль и обложить голову матушке, подпаливая рыбу богоявленской свечой.
Меж тем спавший в оленевской кибитке московский певец проснулся. Отворотил он бок кожаного фартука, глядит — место незнакомое, лошади отложены, людей ни души.
Живого только и
есть что жирная корова, улегшаяся на солнцепеке, да высокий голландский петух, окруженный курами всех возможных пород. Склонив голову набок, скитский горлопан стоял на одной ножке и гордо поглядывал то на одну, то на другую подругу жизни.
— Ох, искушение!.. — молвил он серебристым звонким голоском и пошел в работницкую поискать, нет ли хоть там
живого человека. Изба
была пуста.
Писем не привез, на речах подал весть, что Патап Максимыч, по желанью Марьи Гавриловны, снарядил
было в путь обеих дочерей, но вдруг с Настасьей Патаповной что-то попритчилось, и теперь лежит она без памяти, не знают, в
живых останется ли.
Нельзя
было узнать теперь всегда игривую, всегда
живую баловницу Манефы.
Вот впереди других идет сухопарая невысокого роста старушка с умным лицом и добродушным взором
живых голубых глаз. Опираясь на посох, идет она не скоро, но споро, твердой, легкой поступью и оставляет за собой ряды дорожных скитниц. Бодрую старицу сопровождают четыре иноки́ни, такие же, как и она, постные, такие же степенные. Молодых с ними не
было, да очень молодых в их скиту и не держали… То
была шарпанская игуменья, мать Августа, с сестрами. Обогнав ряды келейниц, подошла к ней Фленушка.
— Валяй! — крикнул Елистрат половому. — Да чтоб у меня все
живой рукой
поспело — тотчас!.. Стрижена девка косы б не успела заплесть!.. Вот как!..
— Теперича, Михайло Васильич, — продолжал Морковкин, — Трифон Лохматый нову токарню ставит, не в пример лучше прежней, и пару коней купил — лошади доброезжие, не малых денег стоят, опять же из пожитков, что
было покрадено,
живой рукой справляет.
Так вот какое дело
было, а ты уж сейчас: иночество на
живом человеке жгли.
С помощью маклера Алексей Трифоныч
живой рукой переписал «Соболя» на свое имя, но в купцы записаться тотчас
было нельзя. Надо
было для того получить увольнение из удела, а в этом голова Михайло Васильевич не властен, придется дело вести до Петербурга. Внес, впрочем, гильдию и стал крестьянином, торгующим по свидетельству первого рода… Не купец, а почти что то же.
Брызнул Ярило на камни молоньей, облил палючим взором деревья дубравные. И сказал Матери-Сырой Земле: «Вот я разлил огонь по камням и деревьям. Я сам в том огне. Своим умом-разумом человек дойдет, как из дерева и камня свет и тепло брать. Тот огонь — дар мой любимому сыну. Всей
живой твари
будет на страх и ужас, ему одному на службу».
Но там зачастую находят каменные молоты, каменные топоры и кремневые наконечники стрел, — стало
быть,
живали тут люди еще тогда, когда не знали ни меди, ни железа [Г. Поливанов лет в пять собрал здесь значительное число орудий каменного периода.].
—
Живала она в хороших людях, в Москве, — слово за словом роняла Фленушка. — Лучше ее никто из наших девиц купеческих порядков не знает… За тобой ходить, говоришь, некому — так я-то у тебя на что?.. От кого лучше уход увидишь?.. Я бы всей душой рада
была… Иной раз чем бы и не угодила, ты бы своею любовью покрыла.
Всегда
живая, веселая, довольная, ничем не возмутимая, всюду вносила она тихую радость и чинный порядок, малейшее нарушенье пристойности
было на глазах ее невозможно.
В ней возят
живую воблу, употребляемую при ловле белуг на «кус», то
есть на приманку.
— Садиться милости просим, почтеннейший господин Чапурин, — говорил Алексей, указывая на диван Патапу Максимычу. — А ты, Марья Гавриловна, угощенья поставь: чаю, кофею, «чиколату». Чтобы все
живой рукой
было! Закуску вели сготовить, разных водок поставь, ликеров, рому, коньяку, иностранных вин, которы получше. Почтенного гостя надо в аккурат угостить, потому что сами его хлеб-соль едали.
Неточные совпадения
«Играй, Ипат!» А кучеру // Кричит: «Пошел
живей!» // Метель
была изрядная, // Играл я: руки заняты,
Такова
была внешняя постройка этого бреда. Затем предстояло урегулировать внутреннюю обстановку
живых существ, в нем захваченных. В этом отношении фантазия Угрюм-Бурчеева доходила до определительности поистине изумительной.
Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас с необыкновенною живостью представила себе его как
живого пред собой, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском пальцев и, вспомнив то чувство, которое
было между ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения.
Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил всё, что
было во мне
живого, что он ни разу и не подумал о том, что я
живая женщина, которой нужна любовь.
Теперь, напротив, чувство радости и успокоения
было живее, чем прежде, а мысль не
поспевала за чувством.