Неточные совпадения
Там короткой речью
сказал рядовичам, в чем
дело, да, рассказавши, снял шапку, посмотрел на все четыре стороны и молвил: «Порадейте, господа купцы, выручите!» Получаса не прошло, семь тысяч в шапку ему накидали.
— Тем и лучше, что хорошего отца дочери, —
сказала Аксинья Захаровна. — Связываться с теми не след. Сядьте-ка лучше да псалтырь ради праздника Христова почитайте. Отец скоро с базара приедет, утреню будем стоять; помогли бы лучше Евпраксеюшке моленну прибрать… Дело-то не в пример будет праведнее, чем за околицу бегать. Так-то.
— Пустого не говори, а что не рано я
дело задумал, так помни, что девке пошел девятнадцатый, —
сказал Патап Максимыч.
— А я что говорила тебе, то и теперь
скажу, — продолжала Фекла. — Как бы вот не горе-то наше великое, как бы не наше разоренье-то, он бы сватов к Параньке заслал. Давно про нее заговаривал. А теперь, знамо
дело, бесприданница, побрезгует…
— Это ты хорошо говоришь, дружок, по-Божьему, — ласково взяв Алексея за плечо,
сказал Патап Максимыч. — Господь пошлет; поминай чаще Иева на гноищи. Да… все имел, всего лишился, а на Бога не возроптал; за то и подал ему Бог больше прежнего. Так и ваше
дело — на Бога не ропщите, рук не жалейте да с Богом работайте, Господь не оставит вас — пошлет больше прежнего.
— Не напрасно ли задумал, Максимыч? —
сказала Аксинья Захаровна. — На Михайлов
день столы строили. Разве не станешь на Троицу?
— Какой же грех, —
сказала мать Манефа, — лишь бы было заповеданное. И у нас порой на мирских людей мясное стряпают, белицам тоже ину пору. Спроси дочерей, садились ли они у меня на обед без курочки аль без говядины во
дни положеные.
— Пряников-то да рожков и дома найдется, посылать не для чего. От Михайлова
дня много осталось, —
сказала Аксинья Захаровна.
— Ступай-ка в самом
деле, Фленушка, —
сказала мать Манефа, — пошей.
— Ради милого и без венца нашей сестре не жаль себя потерять! —
сказала Фленушка. — Не тужи… Не удастся свадьба «честью», «уходом» ее справим… Будь спокоен, я за
дело берусь, значит, будет верно… Вот подожди, придет лето: бежим и окрутим тебя с Настасьей… У нее положено, коль не за тебя, ни за кого нейти… И жених приедет во двор, да поворотит оглобли, как несолоно хлебал… Не вешай головы, молодец, наше от нас не уйдет!
— А баба-то, пожалуй, и правдой обмолвилась, —
сказал тот, что постарше был. — Намедни «хозяин» при мне на базаре самарского купца Снежкова звал в гости, а у того Снежкова сын есть, парень молодой, холостой; в Городце частенько бывает. Пожалуй, и в самом
деле не свадьба ль у них затевается.
— А ты вот что
скажи ему, чтобы
дело поправить, — говорила Фленушка. — Только слез у тебя и следов чтобы не было… Коли сам не зачнет говорить, сама зачинай, пригрози ему, да не черной рясой, не иночеством…
— Да он не сам сватался, —
сказал Патап Максимыч. — Мы с его родителем ладили
дело.
Сказав жене, какое слово молвила ему Настя, Патап Максимыч строго-настрого наказал ей глядеть за дочерью в оба, чтоб девка в самом
деле, забрав дурь в голову, бед не натворила.
— Стану глядеть, Максимыч, — отвечала Аксинья. — Как не смотреть за молодыми девицами! Только, по моему глупому разуму, напрасно ты про Настю думаешь, чтоб она такое
дело сделала… Скор ты больно на речи-то, Максимыч!.. Давеча девку насмерть напугал. А с испугу мало ль какое слово иной раз сорвется. По глупости, спросту
сказала.
— Нет, Фленушка, совсем истосковалась я, —
сказала Настя. — Что ни
день, то хуже да хуже мне. Мысли даже в голове мешаются. Хочу о том, о другом пораздумать; задумаю, ум ровно туманом так и застелет.
— Говорил, что в таких
делах говорится, — отвечала Фленушка. — Что ему без тебя весь свет постыл, что иссушила ты его, что с горя да тоски деваться не знает куда и что очень боится он самарского жениха. Как я ни уверяла, что опричь его ни за кого не пойдешь, — не верит. Тебе бы самой
сказать ему.
— Чего только ты не вздумаешь!.. Только послушать тебя, —
сказала Настя. — Статочно ли
дело, чтоб тятенька его сюда прислал?
— Чтоб отец твоих слез не видал, — повелительно
сказала Фленушка. — Он крут, так и с ним надо быть крутой.
Дело на хорошей дороге, не испорть. А про Алексея отцу
сказать и думать не моги.
— И в самом
деле: полно, —
сказала Фленушка. — Спать пора, кочета [Петухи.] полночь пели. Прощай, покойной ночи, приятный сон. Что во сне тебе увидать?..
— Ну, Алексеюшка, — молвил Патап Максимыч, — молодец ты, паря. И в глаза и за глаза
скажу, такого, как ты,
днем с огнем поискать. Глядь-ка, мы с тобой целую партию в одно утро обладили. Мастер, брат, неча
сказать.
— Не токарево это
дело, голубушка, —
сказал Патап Максимыч. — Из наших работников вряд ли такой выищется… Рад бы пособить, да не знаю как. Не знаешь ли ты, Алексей? Не сумеет ли кто из наших пяльцы ей починить?
— Проведи его туда. Сходи, Алексеюшка, уладь
дело, —
сказал Патап Максимыч, — а то и впрямь игуменья-то ее на поклоны поставит. Как закатит она тебе, Фленушка, сотни три лестовок земными поклонами пройти, спину-то, чай, после не вдруг разогнешь… Ступай, веди его… Ты там чини себе, Алексеюшка, остальное я один разберу… А к отцу-то сегодня сходи же. Что до воскресенья откладывать!
— Значит — наше
дело выгорает, —
сказала Фленушка. — С места мне не сойти, коль не будешь ты у Патапа Максимыча в зятьях жить. Ступай, —
сказала она, отворив дверь в светелку и втолкнув туда Алексея, — я покараулю.
— Так… Так будет, —
сказала Никитишна. — Другой год я в Ключове-то жила, как Аксиньюшка ее родила. А прошлым летом двадцать лет сполнилось, как я домом хозяйствую… Да… Сама я тоже подумывала, куманек, что пора бы ее к месту. Не хлеб-соль родительскую ей отрабатывать, а в девках засиживаться ой-ой нескладное
дело. Есть ли женишок-от на примете, а то не поискать ли?
— Уж я лаской с ней: вижу, окриком не возьмешь, —
сказал Патап Максимыч. — Молвил, что про свадьбу год целый помину не будет, жениха, мол, покажу, а год сроку даю на раздумье. Смолкла моя девка, только все еще невеселая ходила. А на другой
день одумалась, с утра бирюком глядела, к обеду так и сияет, пышная такая стала да радостная.
Загулял раз с ней Микешка, пили без просыпу три
дня и три ночи, а тут в Скоробогатово «проезжающий священник» наехал, то есть, попросту
сказать, беглый раскольничий поп.
— Не твое это
дело, Аксиньюшка. Предоставили мне, одна и управлюсь, тебя не спрошу. Чать, не впервые, —
сказала Никитишна.
— Знаю про то, Захаровна, и вижу, — продолжал Патап Максимыч, — я говорю для того, что ты баба. Стары люди не с ветру
сказали: «Баба что мешок: что в него положишь, то и несет». И потому, что ты есть баба, значит, разумом не дошла, то, как меня не станет, могут тебя люди разбить. Мало ль есть в миру завистников? Впутаются не в свое
дело и все вверх
дном подымут.
— Надо искать. Известно
дело, невеста сама в дом не придет, —
сказал Патап Максимыч.
— Добрыми
делами, Груня, воздашь, —
сказал Патап Максимыч, гладя по голове девушку. — Молись, трудись, всего паче бедных не забывай. Никогда, никогда не забывай бедных да несчастных. Это Богу угодней всего…
— С ума ты спятил, — отвечал Иван Григорьич. — Хоть бы
делом что
сказал, а то на-тка поди.
— Да полно тебе чепуху-то нести! —
сказал Иван Григорьич. — Статочно ли
дело, чтобы Груня за меня пошла? Полно. И без того тошно.
— Вот вам отцовский наказ, — молвил детям Иван Григорьич, — по утрам и на сон грядущий каждый
день молитесь за здравье рабы Божьей Агриппины. Слышите? И Маша чтобы молилась. Ну, да я сам ей
скажу.
— И что ж, в самом
деле, это будет, мамынька! — молвила Аграфена Петровна. — Пойдет тут у вас пированье, работникам да страннему народу столы завтра будут, а он, сердечный, один, как оглашенный какой, взаперти. Коль ему места здесь нет, так уж в самом
деле его запереть надо. Нельзя же ему с работным народом за столами сидеть, слава пойдет нехорошая. Сами-то,
скажут, в хоромах пируют, а брата родного со странним народом сажают. Неладно, мамынька, право, неладно.
— А то, что с этого вечера каждый Божий
день станешь ты обедать и чаи распивать со своей сударушкой, —
сказала Фленушка.
— Ступай-ка с ними в самом
деле, —
сказал ему Патап Максимыч.
— А я видал, —
сказал паломник. — Бывало, как жил в сибирских тайгах, сам доставал это маслицо, все это
дело знаю вдоль и поперек. Не в пронос будь слово сказано, знаю, каким способом и в Россию можно его вывозить… Смекаете?
— Знатное винцо, —
сказал Данило Тихоныч, прихлебывая лафит. — Какие у вас кушанья, какие вина, Патап Максимыч! Да я у Стужина не раз на именинах обедывал, у нашего губернатора в царские
дни завсегда обедаю — не облыжно доложу вам, что вашими кушаньями да вашими винами хоть царя потчевать… Право, отменные-с.
Долго в своей боковушке рассказывала Аксинья Захаровна Аграфене Петровне про все чудное, что творилось с Настасьей с того
дня, как отец
сказал ей про суженого. Толковали потом про молодого Снежкова. И той и другой не пришелся он по нраву. Смолкла Аксинья Захаровна, и вместо плаксивого ее голоса послышался легкий старушечий храп: започила сном именинница. Смолкли в светлице долго и весело щебетавшие Настя с Фленушкой. Во всем дому стало тихо, лишь в передней горнице мерно стучит часовой маятник.
— Что это, матушка? —
сказала Фленушка. — Дай я
раздену тебя, уложу, тепленьким напою, укутаю…
— Слышу, батюшка братец, как не слыхать? —
сказала Платонида. — Знаю я Якимку. Экой вор такой!.. А еще все о Божественном — книгочей… Поди-ка вот с ним, какими
делами вздумал заниматься!
— Где именно те места, покаместь не
скажу, — отвечал Стуколов. — Возьмешься за
дело как следует, вместе поедем, либо верного человека пошли со мной.
— То-то и есть! —
сказал Стуколов. — Без умелых людей как за такое
дело приниматься? Сказано: «Божьей волей свет стоит, человек живет уменьем». Досужество да уменье всего дороже… Вот ты и охоч золото добывать, да не горазд — ну и купи досужество умелых людей.
— Вот что, —
сказал Стуколов, — складчину надо сделать, компанию этакую. Слыхал про компании, что складочными деньгами
дела ведут?
— Да покаместь гроша не потребуется, — отвечал Стуколов. — Пятьдесят тысяч надо не сразу, не вдруг. Коли
дело плохо пойдет, кто нам велит деньги сорить по-пустому? Вот как тебе
скажу — издержим мы две аль три тысячи на ассигнации, да если увидим, что выгоды нет, вдаль не поедем, чтоб не зарваться…
— Значит, это
дело надо оставить, — махнув рукой,
сказал Патап Максимыч. — Сто тысяч!.. Эк у него тысячи-то — ровно парена репа…
— Замолола!.. Пошла без передышки в пересыпку! — хмурясь и зевая, перебил жену Патап Максимыч. — Будет ли конец вранью-то? Аль и в самом
деле бабьего вранья на свинье не объедешь?.. Коли путное что хотела
сказать — говори скорей, — спать хочется.
— Не смеют!.. — решительно
сказал Патап Максимыч. — Да и парень не такой, чтобы вздумал нехорошее
дело… Не из таких, что, где пьют да едят, тут и пакостят… Бояться нечего.
— Смекай: выехали за два
дня до Николы, уйдем на Плющиху, —
сказал Захар.