Неточные совпадения
— Как
отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих рук дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай: приедет жених, не прячься, не бегай, говори с ним, как водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я, мол,
в скитах выросла, из детства, мол, желание возымела Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у
отца на лето к нам
в обитель гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— Не забудь же нас, убогих, не покинь святую
обитель… Ох ты, любезненькой мой!.. Постой-ка, я на дорогу бутылочку тебе
в сани-то положу… Эй,
отец Спиридоний!.. Положи-ка
в кулечек облепихи бутылочки две либо три, полюбилась давеча она благодетелю-то, да поляниковки положь, да морошки.
Кто эти другие, не сказал Патап Максимыч. Вертелся на губах
отец Михаил, но как вспомнятся красноярские стерляди, почет, возданный
в обители, молебный канон, баня липовая с калуфером — язык у Патапа Максимыча так и заморозит… «Возможно ль такого старца к пролазу Якимке приравнивать, к бездельнику Дюкову? — думал Патап Максимыч. — Обошли, плуты, честнаго игумна… Да нет, постой, погоди — выведу я вас на свежую воду!..»
— Да как вам сказать, сударыня? — ответила Манефа. — Вы ее хорошо знаете, девка всегда была скрытная, а
в голове дум было много. Каких, никому, бывало, не выскажет… Теперь пуще прежнего — теперь не сговоришь с ней… Живши
в обители, все-таки под смиреньем была, а как
отец с матерью потачку дали, власти над собой знать не хочет… Вся
в родимого батюшку — гордостная, нравная, своебычная — все бы ей над каким ни на есть человеком покуражиться…
Скучно ей, ждет не дождется
отца. Выпросилась бы к больной тетке и там бы
в обители развеяла с Фленушкой тоску свою. Опостылел Насте дом родительский.
— Посмотрю я на тебя, Настасья, ровно тебе не мил стал отцовский дом. Чуть не с самого первого дня, как воротилась ты из
обители, ходишь, как
в воду опущенная, и все ты делаешь рывком да с сердцем… А только молвил
отец: «
В Комаров ехать» — ног под собой не чуешь… Спасибо, доченька, спасибо!.. Не чаяла от тебя!..
Воспомянул он тогда роды своя, как
в Никоновы гонительные времена деды его смольяне,
отец Спиридоний да
отец Ефрем, из роду Потемкиных, бегая церковных новин, укрылись
в лесах Кéрженских и поставили
обитель поблизости скита Шáрпана…
Памятуя их, поревновал
отец Игнатий по старой вере, иночество надел и
в Комарове
обитель завел…
Про Иргиз говорили: знаком был он матери Манефе; до игуменства чуть не каждый год туда ездила и гащивала
в тамошних женских
обителях по месяцу и дольше… Василий Борисыч также коротко знал Иргизские монастыри. Долго он рассуждал с Манефой о благолепии тамошних церквей, о стройном порядке службы, о знаменитых певцах
отца Силуяна, о пространном и во всем преизобильном житии тамошних иноков и стариц.
Сжавшись
в кучку, матери держались
в сторонке. Рассевшись
в тени меж деревьев, поминали они преподобного
отца Софонтия привезенными из
обителей яствами и приглашали знакомых разделить с ними трапезу. Отказов не было, и вскоре больше полутораста человек, разделясь на отдельные кучки,
в строгом молчаньи ели и пили во славу Божию и на помин души
отца Софонтия… Деревенские парни и горожане обступили келейниц и, взглядывая на молодых старочек и на пригоженьких белиц, отпускали им разные шуточки.
Однажды на Тихонов день [16 июня 1708 года.] многие старцы и старицы, именитые люди и духовного чина к матери Голиндухе
в обитель сходились разбирать поподробну «спорные письма» протопопа Аввакума и обрели
в них несогласных речей со святых
отец Писанием много, за то и согласились отложить те письма.
В этих местностях до расхищения казенных лесов, бывшего
в пятидесятых годах, жило немало пустынников.], и только
в молитвах и посте подвизался, что сподобился общения со невидимыми грешному миру святыми
отцами Нестиарской
обители [Озеро Нестиар на левой стороне Керженца среди глухого леса.].
—
В вашей
обители старец Варлаам и жизнь свою скончал? — спросил Василий Борисыч у замолчавшего
отца Иосифа.
— Вспомянуть бы вам,
отцы, матери, вспомянуть бы вам лета древние и старых преподобных
отец!.. Почитать бы вам письма Аввакума священномученика, иже с самим волком Никоном мужески брань сотворил… Вельми похваляет он самовольное сожжение за Христа и за древлее благочестие… Сам сый
в Пустозерске сожженный, благословляет он великим благословением себя и
обители свои сожигать, да не будем яты врагом нечестивым!.. Тако глаголет: «Блажен извол сей о Господе!.. Самовольнии мученицы Христови!..»
Неточные совпадения
С своей стороны, дикое, грубое, невежественное православие взяло верх. Его проповедовал новгородский архимандрит Фотий, живший
в какой-то — разумеется, не телесной — близости с графиней Орловой. Дочь знаменитого Алексея Григорьевича, задушившего Петра III, думала искупить душу
отца, отдавая Фотию и его
обители большую часть несметного именья, насильственно отнятого у монастырей Екатериной, и предаваясь неистовому изуверству.
— Когда же сравнить можно! да ты послушай, сударь,
в моей одной
обители что девок было, и всё от богатых
отцов, редконькая так-то с улицы придет.
Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где, жил
в Суздале,
в Ефимьевском монастыре, ушел оттуда, шатался по разным
обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал
отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему не от господа бога…
— А у меня ещё до этой беды мечта была уйти
в монастырь, тут я говорю
отцу: «Отпустите меня!» Он и ругался и бил меня, но я твёрдо сказал: «Не буду торговать, отпустите!» Будучи напуган Лизой, дал он мне свободу, и — вот, за четыре года
в третьей
обители живу, а — везде торговля, нет душе моей места! Землёю и словом божьим торгуют, мёдом и чудесами… Не могу видеть этого!
Отец Асаф, хитренький и злобненький старичок, шпион игумена, должность Христа ради юродивого исполнявший
в обители, начал поносить меня гнуснейшими словами, так что я даже сказал ему: