Неточные совпадения
После крупного
разговора с отцом, когда Настя объявила ему о желанье надеть черную рясу, она ушла в свою светелку и заперлась на крюк. Не один раз подходила к двери Аксинья Захаровна; и стучалась, и громко окликала дочь, похныкала даже маленько, авось, дескать, материны слезы не образумят ли девку, но дверь не отмыкалась, и в светлице
было тихо, как в гробу.
Длинным, длинным поцелуем поцеловала его Настя. Не до
разговоров было… Глядя друг на друга, все забыли они. Вздохи сменялись поцелуями, поцелуи вздохами.
Струя золотого песку, пущенная паломником, ошеломила гостей Патапа Максимыча. При Снежковых
разговор не клеился. Даниле Тихонычу показалось странным, что ему отвечают нехотя и невпопад и что сам хозяин
был как бы не по себе.
Проводив Снежковых, пошел Патап Максимыч в подклет и там в боковушке Алексея уселся с паломником и молчаливым купцом Дюковым.
Был тут и Алексей. Шли
разговоры про земляное масло.
Не раз и не два такие
разговоры велись у Патапа Максимыча с паломником, и все в подклете, все в Алексеевой боковуше.
Были при тех переговорах и кум Иван Григорьич, и удельный голова Михайло Васильич. Четыре дня велись у них эти переговоры, наконец решился Патап Максимыч взяться за дело.
— Да ты заместо себя кого бы нибудь сам выбрал, тут бы и делу конец, а то галдят, а толку нет как нет, — молвил Патап Максимыч дяде Онуфрию, не принимавшему участия в
разговоре лесников. Артемья и Петряя тоже тут не
было, они ушли ладить дровешки себе и дяде Онуфрию.
После обычных приветствий и расспросов, после длинного
разговора о кладях на низовых пристанях, о том, где больше оказалось пшеницы на свале: в Баронске аль в Балакове, о том, каково
будет летом на Харчевинском перекате да на Телячьем Броде, о краснораменских мельницах и горянщине, после чая и плотной закуски Патап Максимыч молвил Колышкину...
— То-то и
есть, — внушительно молвила Манефа, — коль мирских пустых речей не переслушаешь, так нечего и
разговоры с проезжими заводить… Не погневайся, мать Евсталия.
Губернатор, читая статью, прослезился, читали ее даже казанские дамы, а редактор в первое воскресенье
был приглашен к губернатору обедать, и после обеда губернаторша имела с ним
разговор о поэзии и чувствах.
На тот раз тем
разговор и кончился. Но и этого много
было Евграфу. На другой же день отписал он Гавриле Маркелычу.
— А видишь ли, матушка, — сказал Пантелей, — третьего дня, ходивши целый день по хозяйству, зашел я в сумерки в подклет и прилег на полати. Заснул… только меня ровно кто в бок толкнул — слышу
разговоры. Рядом тут приказчикова боковуша. Слышу, там говорят, а сами впотьмах… Слышу Стуколова голос и Патапа Максимыча, Дюков тут же
был, только молчал все, и Алексей тут же. Ну и наслышался я, матушка.
Много
было суеты, еще больше болтанья и пустых
разговоров.
Не раз возобновлялся у них
разговор об этом, и сердечными, задушевными словами Пантелея убедился Алексей, что затеянное ветлужское дело чем-то не чисто… Про Стуколова, пропадавшего так долго без вести, так они и решили, что не по дальним местам, не по чужим государствам он странствовал, а, должно
быть, за фальшивую монету сослан
был на каторгу и оттуда бежал.
Они и в
разговорах поумней других
были, и собой пригожее, и руки у них
были не мозолистые, не закорузлые, как у рабочих белиц, а нежные, пышные, мягкие.
— Правда твоя, — молвила Манефа. — Так
будет лучше… Не хотелось бы только с Аркадией отправлять. В
разговорах лишнего много от своего ума наплетет.
Это
был первый летний сбор келейниц на одном месте… Чинны и степенны
были их встречи. По-заученному клали они друг перед другом низкие поклоны, медленно ликовались и невозмутимо спрашивали одна другую «о спасении».
Разговоры велись не долгие, все спешили пешком к гробнице Софонтия.
Другой слов бы не нашел для
разговоров с Чапуриным, но Василий Борисыч на обхожденье с такими людьми
был ловок, умел к каждому подладиться и всякое дело обработать по-своему…
— Как перед Богом, матушка, — ответил он. — Что мне? Из-за чего мне клепать на них?.. Мне бы хвалить да защищать их надо; так и делаю везде, а с вами, матушка, я по всей откровенности — душа моя перед вами, как перед Богом, раскрыта. Потому вижу я в вас великую по вере ревность и многие добродетели… Мало теперь, матушка, людей, с кем бы и потужить-то
было об этом, с кем бы и поскорбеть о падении благочестия… Вы уж простите меня Христа ради, что я
разговорами своими, кажись, вас припечалил.
Заходили
было к ней иной раз Фленушка с Марьюшкой время скоротать, но безответною оставалась на веселые
разговоры их Марья Гавриловна, безучастно слушала келейное их празднословье.
Благо матери Манефы нет в обители, а то советам,
разговорам не
было б ни конца ни края.
Прошло минут с пять; один молчит, другой ни слова. Что делать, Алексей не придумает — вон ли идти, на диван ли садиться, новый ли
разговор зачинать, или, стоя на месте, выжидать, что
будет дальше… А Сергей Андреич все по комнате ходит, хмуря так недавно еще сиявшее весельем лицо.
И ни словечка ни с кем не вымолвил он на обратном пути в Комаров. Когда расселись по повозкам, мать Аркадия вздумала
было завести с ним
разговор про Китежского «Летописца», но Василий Борисыч сказал, что он обдумывает, как и что ему в Петров день на собранье говорить… Замолчала Аркадия, не взглядывала даже на спутника. «Пусть его, батюшка, думает, пусть его сбирается с мыслями всеобщего ради умирения древлеправославных христиан!..»
Надо, чтоб и за псалтырью горазда
была, и ходила бы чистенько, и за столом бы, что ли, аль на беседе умела
разговоры водить, не клала бы глупыми речами покора на нашу обитель…
Отведя праздник, вдруг распорядимся — меньше бы
разговоров было да пересудов.
Пристально поглядел на него Груздок и сердито пробормотал что-то пóд нос.
Был он суров и сумрачен нравом. Одичав на безлюдье, не любил вдаваться с посторонними в
разговоры.
— Так точно, Патап Максимыч. Это как
есть настоящая правда, что я тогда сама
разговор завела, — низко склоняя голову, молвила Марья Гавриловна. — Так ведь тогда
была я сама себе голова, а теперь воли моей не стало, теперь сама под мужниной волей…
Неточные совпадения
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения
было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Все это
были, однако ж, одни faз́ons de parler, [
Разговоры (франц.).] и, в сущности, виконт готов
был стать на сторону какого угодно убеждения или догмата, если имел в виду, что за это ему перепадет лишний четвертак.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего
разговора, как она
была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки
было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
— Что? о вчерашнем
разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах вспомнить, какой это
был вчерашний
разговор.
Левин не отвечал. Сказанное ими в
разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. «Неужели только отрицательно можно
быть справедливым?» спрашивал он себя.