Неточные совпадения
Во-первых, они были люди одинокие — муж и жена, может быть, даже и
не муж и
не жена, а я хочу сказать, что у них
не было детей; во-вторых, они были люди очень небогатые, часто ссорились и вообще вели жизнь мелкого служилого петербургского класса.
Первое впечатление было
не в пользу «академии». Ближе всех сидел шестифутовый хохол Гришук, студент лесного института, рядом с ним седой старик с военной выправкой — полковник Фрей, напротив него Молодин, юркий блондин с окладистой бородкой и пенсне. Четвертым оказался худенький господин с веснушчатым лицом и длинным носом.
Мне почему-то показалось, что из всей «академии» только этот Пепко отнесся ко мне с какой-то скрытой враждебностью, и я почувствовал себя неловко. Бывают такие встречи, когда по
первому впечатлению почему-то невзлюбишь человека. Как оказалось впоследствии, я
не ошибся: Пепко возненавидел меня с
первого раза, потому что по природе был ревнив и относился к каждому новому человеку крайне подозрительно. Мне лично он тоже
не понравился, начиная с его длинного носа и кончая холодной сырой рукой.
— Нет, брат, шалишь! — вступился Селезнев. — Это моя тема… У меня уже все обдумано и название другое: «Веревочка». У тебя скверная привычка, Пепко, воровать чужие темы… Это уже
не в
первый раз.
Не буду описывать ход ученого заседания: секретарь читал протокол предыдущего заседания, потом следовал доклад одного из «наших начинающих молодых ученых» о каких-то жучках, истребивших сосновые леса в Германии, затем прения и т. д. Мне в
первый раз пришлось выслушать, какую страшную силу составляют эти ничтожные в отдельности букашки, мошки и таракашки, если они действуют оптом. Впоследствии я постоянно встречал их в жизни и невольно вспоминал доклад в Энтомологическом обществе.
Тут же в
первый раз я имел удовольствие видеть специально ученую ложь, уснащенную стереотипными фразами: «беру на себя смелость сделать одно замечание уважаемому докладчику», «наш дорогой Иван Петрович высказал мнение», «
не полагаясь на свой авторитет, я решаюсь внести маленькую поправку» и т. д.
Предстояло новое испытание. Мне казалось, что Фрей отнесется ко мне с презрением и засмеется прямо в лицо. Но Фрей
не высказал никаких особливых враждебных чувств, а молча просмотрел мой
первый опыт, молча сунул его себе в карман и самым равнодушным тоном проговорил...
Как же это так, вдруг: вчера жучки, а завтра греческие придыхания? Я только тут в
первый раз почувствовал себя литературным солдатом, который
не имеет права отказываться даже самым вежливым образом…
Познакомившись с ним ближе, я, во-первых, открыл существование в его инвентаре нескольких вещей, настолько ненужных, что их даже нельзя было заложить, и которые Пепко тщательно прятал: вышитая шелком закладка для книг, таковая же перотерка и т. д.; во-вторых, я сделался невольным свидетелем некоторых поступков,
не соответствовавших общему характеру Пепки, и, наконец, в-третьих, время от времени на имя Пепки получались таинственные письма, которые
не имели ничего общего с письмами «одной доброй матери» и которые Пепко,
не распечатывая, торопливо прятал в карман.
Одним словом, мне приходилось писать так, как будто это был
первый роман в свете и до меня еще никто
не написал ничего похожего на роман.
Не получив утром газеты, Пепко тоже прилетел в «академию», чтобы узнать новость из
первых рук. Он был вообще в скверном настроения духа и выругался за всех. Все чувствовали, что нужно что-то такое предпринять, что-то устроить, вообще вывернуться Фрей сердито кусал свои усы и несколько раз ударял кулаком по столу, точно хотел вышибить из него какую-то упрямую мысль,
не дававшуюся добром.
—
Первая вещь, если
не ошибаюсь?
Говорят, что
первая ласточка
не делает весны, — это глубоко несправедливо…
Первые минуты дачной свободы даже стесняли нас. Определенный городской хомут остался там, далеко, а сейчас нужно было делать что-то новое. Собака, сорвавшаяся с цепи, переживает именно такой нерешительный момент и некоторое время
не доверяет собственной свободе.
Право, они
не так уж дурны, как могут показаться на
первый раз.
— Во-первых, я
не виноват, что Мелюдэ такая хорошенькая, а во-вторых, мое шарлатанство отличается от докторского только тем, что я
не беру за него гонорара…
Это была она, та
первая любовь, которая приходит, как пожар, и
не оставляет камня на камне.
Одета была
первая любовь в черное шелковое платье и черную накидку; черная шляпа, черные перчатки и черный зонтик дополняли этот костюм
не по сезону.
Это, очевидно, был бред сумасшедшего. Я молча взял Любочку за руку и молча повел гулять. Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась. В сущности она от усталости едва держалась на ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп. Положение
не из красивых, и в душе я проклинал Пепку в тысячу
первый раз. Да, прекрасная логика: он во всем обвинял Федосью, она во всем обвиняла меня, — мне оставалось только пожать руку Федосье, как товарищу по человеческой несправедливости.
Мы просидели на горке до
первого поезда, отходившего в Петербург в восемь часов утра. Любочка заметно успокоилась, — вернее, она до того устала, что
не могла даже горевать. Я проводил ее на вокзал.
Рассуждения, несомненно, прекрасные; но то утро, которое я сейчас буду описывать, являлось ярким опровержением Пепкиной философии. Начать с того, что в собственном смысле утра уже
не было, потому что солнце уже стояло над головой — значит, был летний полдень. Я проснулся от легкого стука в окно и сейчас же заснул. Стук повторился. Я с трудом поднял тяжелую вчерашним похмельем голову и увидал заглядывавшее в стекло женское лицо.
Первая мысль была та, что это явилась Любочка.
Первая неудача
не остановила медичку, и она явилась к нам вторично, но на этот раз вместо «академии» столкнулась с самой Любочкой, встретившей ее крайне враждебно, как явную соперницу.
— Черт возьми, она наводит на меня дурные мысли! — ругался Пепко, напрасно стараясь рассердиться. — Так я и в самом деле могу влюбиться в Анну Петровну… Она мне даже начинает нравиться. Я так
не люблю, когда женщина
первая начинает подавать реплики… Это мое несчастье, что женщины
не могут видеть меня равнодушно…
У меня как-то вдруг закружилась голова от этого ответа. Пропадало около четырехсот рублей, распланированных вперед с особенной тщательностью. Ответ Ивана Иваныча прежде всего лишал возможности костюмироваться прилично, то есть иметь приятную возможность отправиться с визитом к Александре Васильевне. В
первую минуту я даже как-то
не поверил своим ушам.
Изверг даже
не спросил, где печатается мой роман, но я ему прощал вперед, потому что, очевидно, Пепко ревновал меня к моему
первому успеху. Конечно, теперь все мне завидовали, весь земной шар…
Она с тоской посмотрела на меня, крепко пожала мою руку и молодым движением скрылась в дверях. Я стоял на тротуаре и думал: какая странная дама, по крайней мере для
первой встречи. Тогда еще
не было изобретено всеобъясняющее слово «психопатка».
— «Для начала недурно», как сказал турок, посаженный на кол… Да,
не вредно, господин Запорожец, а удары судьбы были провиденциальным назначением каждого доброго запорожца… На всякий случай поздравляю «с полем», как говорят охотники, когда убита
первая дичь.
— Невинные восторги
первого авторства погибают в неравной борьбе с томящей жаждой получить
первый гонорар, — резюмировал Пепко мое настроение: — тут тебе и святое искусство, и служение истине, добру и красоте, и призвание, и лучшие идеи века, и вклад во всемирную сокровищницу своей скромной лепты вдовицы, и тут же душевный вопль: «Подайте мне мой двугривенный!» Я уверен, что литература упала, — это факт,
не требующий доказательств, — от двух причин: перевелись на белом свете меценаты, которые авторам давали случаи понюхать, чем пахнет жареное, а с другой — авторы нынешние
не нюхают табака.
Действительность
не оправдала тех надежд, с какими я шел в
первый раз в редакцию «Кошницы». Во-первых, издателя
не оказалось дома, и «человек»
не мог сказать, когда он бывает дома.
Я чувствовал, что издатель дома и что меня просто-напросто «
не принимают». Кстати, я в
первый раз даже
не заметил фамилии издателя и прочитал ее в
первый раз на обертке журнала: С. Я. Райский. Пепко видел в ней залог несомненного блаженства, что для
первого раза
не оправдалось.
Одним словом, я вернулся ни с чем, кроме тяжелого предчувствия, что мой
первый блин выйдет комом. Мое положение было до того скверное, что я даже
не мог ничего говорить, когда в трактире Агапыча встретил «академию». Пепко так и сверлил меня глазами, изнемогая от любопытства. Он даже заглядывал мне в карманы, точно я по меньшей мере спрятал Голконду. [Голконда — древний город в Индии, славившийся своими богатствами.] Меня это взорвало, и я его обругал.
— Ага, я говорил!.. — торжествовал Фрей. — Впрочем,
первая ласточка еще
не делает весны… И мы все-таки вчиним иск, черт меня побери!..
В
первый момент
не верится, что эта боль утихла, и как-то повторяешь ее про себя и только потом привыкнешь быть попрежнему здоровым.
Мне сделалось совестно, и я в
первый раз подумал, что вот живу у Федосьи скоро два года, а ни разу даже
не подумал, что это и хорошая и, главное, добрая женщина.
— Как что? Даже ни разу
не поцеловать хорошенькой девушки? Да вы просто мямля и тюфяк… Вас никогда женщины
не будут любить.
Не может же девушка
первая броситься на шею к мужчине…
Первый шаг должен сделать он.
Для начала встреча вышла недурная. Знаменитый Андрей Иваныч,
не умевший зажечь лампы, проявлял настоящий талант вьючного животного. Эта чета повторяла с небольшими вариациями моих
первых квартирных хозяев.
— А независимость Сербии? Зверства турок?
Первые добровольцы? И теперь
не понимаешь? Ха-ха!.. Так я тебе скажу: это мое спасение, мой последний ход… Ты видишь, вон там сидит на скамейке дама и злится, а человек, на которого она злится, возьмет да и уйдет добровольцем освобождать братьев славян от турецкого зверства. Ведь это, голубчик, целая идеища… Я даже во сне вижу этих турок. Во мне просыпается наша славянская стихийная тяга на Восток…
— История
первого портного? Что же,
не вредно… Могу только сочувствовать. Да… У нас вон тоже неудача: кассирша сбежала. А мы с Андреем Иванычем все-таки
не унываем… да.
Мне было обидно, что так нелепо поместились мои
первые восторги; ведь я даже
не любил Аграфены Петровны, а отдавался простому физическому влечению.
Мне очень понравился беспорядочный тон этого удивительного послания, — Пепко
не думал, а гонялся за мыслями, как выпущенная в
первый раз в поле молодая собака.
Вообще
не советую тебе, братику, поступать в герои, потому что это, во-первых, во-вторых и в-третьих, скучно…
Мне приходилось еще в
первый раз встречать развратника pur sang, [чистокровного (франц.).] и меня радовало, что я сам
не такой и
не буду таким.
— Уж на что лучше, Агафон Павлыч… Так хорошо, что помирать
не надо. Я в
первый раз в Питере, так даже страшно с непривычки. Все куда-то бегут, торопятся, точно на пожар… Тесненько живете. Вот бы Василью Иванычу домой съездить, стариков проведать. То есть в самый бы раз… Давненько
не бывали в наших палестинах.
Еще накануне отъезда я
не знал, уеду или останусь. Вопрос заключался в Аграфене Петровне. Она уже знала через сестру о моем намерении и
первая одобрила этот план.